Саулюс Томас Кондротас - Взгляд змия

– Конечно может, и изменит, – подтвердил ректор. – Однако время ведь тоже не абстракция. Время – это множество отношений между людьми, все новых и новых форм общения, а эти юноши принимаются общаться со всеми одинаково, словно обладая одним, годным на все времена универсальным шаблоном – любовью ко всем. Если бы все люди были такими, как они, нам не пришлось бы об этом говорить. Но люди очень хитры, порой бессознательно. Они используют чужие слабости. Наши вьюноши, уверовав, что важнейшее выражение любви к людям – это полное доверие к человеку, без малейших сомнений верят всевозможным наговорам, наветам, которые распространяет определенная часть окружающих, особенно привычных к такой деятельности. С такими людьми неизбежно сталкивается всякий, только не всякий попадает в расставленные ими силки, то есть не всякий заранее настроится верить всему, что он слышит. Человек, настроившийся верить, всегда найдет достаточно пищи для своей веры, потому что те, кто провидят хорошую и плохую стороны любого человека, чаще всего не любят об этом распространяться, и, напротив, те, кто считают другого лишь воплощением зла, прожужжат об этом уши любому встречному. Окруженный несколькими такими зоилами (пусть не все его окружающие таковы), наш юноша решит, что хороших людей на свете отродясь не бывало. Из этого он сделает вывод, что любовь к людям не окупается, что их не за что любить. И он не станет их любить. Ему не будет их жалко, если их постигнет беда, он не станет радоваться вместе с ними, когда их посетит успех. Он будет к ним равнодушен – что может быть хуже для представителя нашего сословия? Он перестанет любить даже мать, отца и брата, и когда они умрут, он о том не пожалеет, хотя никому этого и не покажет. Если бы он их ненавидел, ненависть вынудила бы его хоть раз раскрыться, он не раз при всех обнажил бы свое угрюмое сердце. Но он будет холоден и равнoдушен. Сколько сейчас таких людей! Никто так ничего и не заметит, упрекнуть его будет не в чем, не за что ненавидеть или, напротив, любить, не из-за чего желать ему смерти, домогаться его имущества или общественного положения. Никто, даже самые близкие ему люди, не узнает, что сердце его – глыба льда. Порой кто-то обратит внимание на холодность его характера, но отнесет ее на счет его ума, интеллекта, которые будут пользоваться уважением, потому что частички почестей, кои завоевал в обществе ум сей (на самом деле острый лишь относительно некоторых объективных материй), этой частички похвал и чести хватит и на их долю. Да будет известно вашему святейшеству, я изобразил типичнейший образчик такого человека.

Епископ долго молчал, задумчиво глядя на обложку какой-то книги, которую держал в руке.

– Все это крайне странно, – наконец заговорил он. – Загадочный характер вы мне предъявили, сударь. Значит, Пялужис тоже таков?

– Ну, я бы не смог поручиться, что именно таков, каким я его изобразил вашему святейшеству. Но они все примерно таковы, эти Люди Нового Времени, как мы их между собой называем.

Брови епископа взлетели вверх:

– Люди Нового Времени?

– Да, это имя прилипло к ним. Остроумно, ничего не скажешь. Не помню, кто первый пустил его в оборот.

– И кто же этот ваш Новый Человек?

Ректор смутился:

– Попробую хотя бы в общих чертах объяснить вашему святейшеству, какого человека мы так прозвали. Люди Нового Времени немало взяли от Иуды Искариота: такой человек может при надобности предать то, что он любит больше всего на свете. Ведь Человек Нового Времени весьма рационален. И в этом его слабость. На рационального человека действуют разумные доводы. Его можно убедить, и убедить в чем-то абсолютно противоположном тому, во что он верил. Вот мы с вами, к примеру, не таковы. Мы поспешим признать, что аргументы сильны, но все равно будем стоять на своем, полагая, что просто не можем найти контраргументов посильнее, но они есть. Такими мы и умрем. А Люди Нового Времени не таковы. И потому, как бы тут выразиться, вызывает сомнения их нравственная устойчивость. У нас с вами не возникает вопроса, почему мораль такова, какова есть. А у них может возникнуть.

– Вы тут все прямо какие-то метафизики, – улыбнулся епископ, и ректор сам себе удивился: ему показалось, что комнату на миг залил ослепительный свет – ну и харизма у человека!

– Впрочем, важно не это. – Лицо епископа снова стало строгим. – У нас нет времени на метафизику. Значит, вы, сударь, полагаете, что, прослужив несколько лет в деревенском приходе, Пялужис обретет необходимые духовнику свойства?