Александр Кулешов - Белый ветер

И вдруг слово взял бойкий, известный своей ершистостью солдат второго взвода. У него и фамилия была Ершов.

— Я не знаю, товарищи комсомольцы, почему так получается, — заговорил он решительно, рубя воздух рукой. — Рубцов виноват! Его командир взвода наказал. А мы при чем? За что нас-то лишили увольнения? Это неправильно…

— Товарищ Ершов, приказ командира не обсуждается… — перебил Леонов.

Тут встал Левашов, и сразу наступила тишина.

— Товарищ Ершов, — заговорил он негромко. — Вы предъявляете Рубцову справедливые претензии. Он действительно подвел своих товарищей. Но устав не дает вам право обсуждать приказы командира, правильно заметил Леонов. Можете критиковать старшего за его поведение, но не ставить под сомнение его приказы.

Ершов собрался что-то сказать, но лишь пожал плечами и сел.

— Кто еще хочет выступить? — спросил Леонов. — Есть другие предложения, кроме предложения бюро? Нет? Тогда давайте голосовать. Кто за вынесение комсомольцу Рубцову выговора без занесения в учетную карточку за опоздание из увольнения, прошу поднять руку. Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно. Других вопросов в повестке дня нет. Собрание закрыто.

Солдаты, шаркая сапогами, неторопливо расходились.

Офицеры зашли в ротную канцелярию.

Не успела закрыться дверь, как Левашов повернулся к Гоцелидзе:

— Вот что, Арчил, ты почему ставишь меня в дурацкое положение? — Он с трудом сдерживал негодование.

— Я вас не понимаю, товарищ гвардии лейтенант. — Гоцелидзе с удивлением посмотрел на него.

— Значит, не понимаете, товарищ гвардии лейтенант? Так-таки не понимаете?

— Не понимаю.

— Вы слышали, что сказал Ершов? Не перебивайте! Слышали? Что я ему ответил, тоже слышали?

— Он неправильно говорил. — Гоцелидзе покраснел, глаза его сверкали. — Нехорошо говорил. Вы правильно его осадили.

— Осадил правильно! — выкрикнул Левашов. — А по сути дела, он был прав! Он, а не вы и не я…

Власов и Томин деликатно вышли, тихо притворив за собой дверь. Капитан Кузнецов, занятый чтением, казалось, не прислушивался к спору.

— Да какое он имел право!.. — возмутился Гоцелидзе.

— Не имел, — перебил его Левашов, — формально не имел. Я ему на это и указал. Но претензия его справедливая.

— Какие могут быть претензии, товарищ гвардии лейтенант? — горячился Гоцелидзе. — Дисциплина прежде всего!

— Правильно, — Левашов старался говорить спокойно. — Но этого Рубцова на собрании осудили, посчитали наложенное на него взыскание справедливым, значит, сделали вывод из его проступка. За что же было других наказывать, увольнения лишать?

— Их наказал, — объяснил Гоцелидзе, — чтобы создать нарушителям атмосферу нетерпимости.

— Какую там «атмосферу»! Круговую поруку — вот что ты создаешь такими методами.

— Заместитель прав, — неожиданно вмешался Кузнецов. — Поступили вы, товарищ Гоцелидзе, вопреки уставу. Но приказ Гоцелидзе отменять нельзя, — повернулся он к Левашову.

— Почему? — недоуменно спросил тот.

— Если б не было этого собрания, — спокойно разъяснял капитан Кузнецов, — тогда другое дело. А так что получится? Офицер отдал приказ, его подчиненные критикнули, и он тут же на попятную. Не годится такое, не поймут. Вернее, поймут не так…

— Я с вами не согласен, — твердо сказал Левашов. — Отмена неправильного приказа восстановит справедливость и утвердит авторитет командира взвода. И поймут его как надо. Умные нынче солдаты, товарищ капитан, они знают, что к чему. Упрямства вот не поймут, если уважаемый ими командир взвода не захочет исправить явную ошибку.

— Товарищ Левашов, — капитан Кузнецов поднялся, он говорил по-прежнему спокойно, — вы берете частный случай. А есть общий основополагающий принцип: командир отдал приказ, подчиненные не могут его обсуждать и тем более критиковать. Выполнять должны.

— Да, но если сам командир счел нужным его отменить…

— Вот потому я и сказал — не будь собрания, следовало приказ отменить, сейчас же получится, что командир сделал это под нажимом. То-то и оно.

— Но ведь, я повторяю, доверие и уважение к разумному командиру, умеющему исправить ошибку, только вырастет, — не сдавался Левашов.

— Может быть, может быть… — устало сказал Кузнецов.

— Не может быть, товарищ капитан, а точно, — отчеканил Левашов. — И вообще… — Он замолчал.

— Что «вообще»? — спросил Кузнецов.

— И вообще я хочу с вами поговорить.

— Разрешите идти? — как всегда громко, спросил Гоцелидзе. И, не дожидаясь ответа, повернулся через левое плечо и вышел.