Александр Кулешов - Белый ветер

Вытирая вспотевшую шею, Власов сел. Солдаты приветливо улыбались ему. Они любили своего командира.

Когда занялись персональным делом рядового Рубцова, улыбки исчезли. Мало радости обсуждать проступок товарища.

— Переходим к четвертому пункту повестки дня, — скучным голосом объявил сержант Леонов — секретарь бюро. — Персональное дело комсомольца Рубцова. Доложит комсгрупорг второго взвода товарищ Букреев.

Букреев, как всегда серьезный и солидный, вышел к трибуне, вынул несколько листков, минуты две внимательно изучал их, а потом, неожиданно отложив в сторону, посмотрел на собравшихся.

— Комсомолец Рубцов в воскресный день, будучи в увольнении, опоздал на сорок минут. К тому же выпил. Когда дежурный сделал ему замечание, нагрубил в ответ. Командир взвода наложил на Рубцова взыскание — лишил очередного увольнения — и предложил обсудить его поведение на комсомольском собрании взвода. Мы обсудили и считаем, что Рубцов заслуживает наказания: выговора без занесения в учетную карточку. Комсомольское бюро согласилось с нашим предложением. Теперь, это я уже не как комсгрупорг говорю, а как член бюро, — Букреев сделал паузу, — это решение предлагается на утверждение общего собрания.

Букреев открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но, видимо, передумал и молча сел на свое место.

— Вопросы есть? — спросил Леонов, оглядев собравшихся.

— У меня вопрос к Букрееву, — один из солдат поднял руку. — Почему такое либеральничанье? Рубцов опоздал, напился, нагрубил, а ему без занесения?

Букреев встал.

— Есть смягчающие обстоятельства, — веско сказал он.

— Какие? Чего молчишь? Докладывать — так все надо! — раздались выкрики.

— Во-первых, — начал Букреев, которого шум отнюдь не смутил, — рядовой Рубцов до сих пор взысканий не имел, служит хорошо, общественные поручения выполняет. Такое с ним впервые…

— Напился, нагрубил! — не унимался тот же солдат.

— Во-вторых, — словно не расслышав, продолжал Букреев, — выпил-то он всего две бутылки пива…

Раздались смешки.

— Во дает! — произнес кто-то с восхищением.

— Тихо! Тихо, товарищи! — Леонов стукнул карандашом по графину.

— В-третьих, — Букреев дождался тишины, — девушка за него ходатайствовала.

Тут уже зашумели все. Послышались неразборчивые вопросы.

— Да бросьте вы! — перекрыл всех голос Рубцова. — Не ваше это дело. Сказано вам, не лезьте!

До этого момента он сидел набычившись, низко опустив голову, глядя в пол. Теперь же глаза его, устремленные на Букреева, зло сверкали, лицо стало красным.

— Вот видите, товарищи, — невозмутимо продолжал Букреев, — как заходит разговор о девушке, так снова начинает грубить. А злиться, между прочим, незачем. — Он повернулся к Рубцову: — Стыдился бы. Так вот, товарищи, наутро к командиру взвода пришла знакомая Рубцова и сказала, что это она его задержала, он из-за нее опоздал, и просила не наказывать. — Букреев сделал паузу и закончил: — Хорошая, умная девушка. — Он сел.

Председатель счел долгом пояснить:

— Бюро все это учло и решило ограничиться выговором без занесения в учетную карточку.

— Пусть сам скажет, — раздались голоса.

— Давай, Рубцов, говори. Объясни товарищам. — Леонов посмотрел на Рубцова.

Тот нехотя встал.

— Чего говорить, — пробормотал он.

Немедленно раздался выкрик:

— Громче!

— Все так было, — продолжал Рубцов. — В кино пошли. Там в буфете пиво выпили — две бутылки, из них один стакан она… Потом пока дошли, пока попрощались…

Снова раздался смех, выкрик:

— Долго прощались!

— Тише, товарищи! — сделав грозное лицо, закричал Леонов.

Не сразу воцарилась тишина.

— В общем, — тихо бормотал Рубцов, — впредь я осознал… Понимаю, что виноват… Больше этого не повторится… Обещаю…

— А девушку давно знаешь? — раздался в тишине чей-то негромкий голос.

— В тот вечер и познакомился, — совсем тихо ответил Рубцов и сел.

— Кто хочет выступить? — спросил Леонов. Он повернулся к офицерам, но те молчали. Не сговариваясь, они решили дать возможность высказаться солдатам.

Говорили по-разному: одни стыдили Рубцова, упрекали за то, что он подводит роту; другие отнеслись снисходительно — бывает, мол, но прощать нельзя, выговор — наказание достаточное; кое-кто возмущался: «А если б тревога? За это на полную катушку надо всыпать — это дезертирство!» Но, в общем, большинство было склонно утвердить решение бюро. Рубцова упрекали в легкомыслии, в эгоизме: из-за него пострадал весь взвод. Лейтенант Гоцелидзе лишил всех очередного увольнения.