Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Я гляжу на него и думаю: «Врет он аль нет?» Приехали в город. Он слезает и спрашивает меня: «Ты почто приехал?» Я ему говорю: «Кур два десятка привез да яиц сотню, на рынке продать». — «Давай мне».

Сторговались. Я ему отдал. Он ни слова — заплатил все правильно, взял и ушел.

— Ну и местечко тут у вас, — сказал мой приятель Василий Сергеевич. — Встретишь эдакого, ограбит, убьет.

— Постой, — перебил его Герасим. — По весне иду это я из Караша, тороплюсь. Перегоняю по дороге человека: на нем пальто хорошее, идет с палочкой, калоши. Смотрю — узнал меня Илья беглый, смеется. И я смеюсь:

— Еще не пымали тебя?

— Нет, — говорит. — Ты ведь не веришь, а я — Илья Васильевич Пронин, тот самый, Васильевой-то трактирщицы — муж. Я кады убег, то на суде был в Володимире, между публикой, когда ее судили. Бородку себе отрастил, чтоб не узнали. Она на меня врала на суде, что я все: и яд доставал, и ее научил отравить мужа. А я ничего и не знал. Слушаю, что она на меня плетет, думаю: что это? Ведь она меня зазывала в полюбовники, я мальчишка был, чего знал? И женила меня опосля на себе. Вот дура! Чего ей надо? Верно, он-то, трактирщик, был старше ее. Ну, и жила бы так. Он — хороший был человек. Мне-то стыдно было, да что делать? От ее не увернешься, замарьяжила. Черт ее угораздил травить его.

— А ты бы пошел да сознался, — говорю я ему.

— Я и ходил к исправнику, сказал ему все. А он мне: «Дурак ты! Мышьяк, яд, она у гадалки достала. Гадалка и варенье готовила, а врала на тебя. Вся вина твоя, что бежал от следствия». — «Что же, — спрашиваю, — мне теперь делать?» — «Бегай, — говорит, — бегай! Плохо только — ежели на дурака попадешь, а покуда я жив, бегай — и все тут…»

Мы закусили, отдохнули и спустились с бугорка в мелкий осинник. Как огонь горят красные листья. Понизу густая заросль пожелтевшего папоротника. «Тррр…» — раздалось в лесу. От собаки вылетел вальдшнеп. Приятель Вася выстрелил.

— Давай, давай сюда, — говорит Герасим собаке.

Пойнтер Польтрон, растопырив желтые глаза, ходит около нас, держа во рту вальдшнепа.

Пройдя лес и болотину, добрались до картофельного поля, шли краем пашни. Вышли на большую дорогу и за сосенками увидели недостроенный дом трактирщика. Подле него стоял человек в пальто, в новом картузе.

— Это, — шепнул нам Герасим, — Илья Васильевич, беглый.

Илья радостно поздоровался с Герасимом.

— Чего, — говорит ему Герасим, — неужто здесь ночуете?

— Всяко приходится, — ответил тот. — Торговлей занимаюсь. Дорога! Кто что везет в город, куплю, а потом — я места знаю — подвезу, продам. Наживу малость. Работаю. Вот вы птичек настреляли, — показал он на ягдташи, — уступите мне. Вот этого долгоносика. Мне подарить надо доктору в Переславле. Он мне ночлег дает. Да! — вдруг сказал он Герасиму. — Ее по второму суду оправдали. Только к покаянию присудили. А гадалку — на каторгу.

— Да что ты? — сказал Герасим. — Эдак ты теперь к ей, значит, пойдешь?

— Ну нет, — покачал головой Илья Васильевич. — Нет. Выразить невозможно, до чего она мне противна. Она меня с места сманула. Я в Покрове приказчиком был, в амбаре у Кирсанова. Мне бы пятьсот теперь скопить — я бы разносчиком стал, рыбой бы торговал. А теперь — что же? Беглый. В Петрово не кажись — засмеют да посадят.

Мы отдали ему половину дичи. Он не брал даром — мы уговорили. На прощанье он попросил мой адрес. Я жил в двенадцати верстах.

Пройдя проселком и большим ельником, взяли четырех рябцов. Поблизости, в деревне, наняли лошадь, телегу. Едем. Везет нас молодой парнишка, румяный, глаза черные. Говорит:

— Мало, знать, настреляли. У нас тут надысь журавлей что на пашне село!.. Вот бы вам! А у нас ни у кого ничего — ружья нет.

— Так ведь журавлей не едят, — говорим ему.

— А ты видал Ильюшку-беглого? — спросил Василий Сергеевич.

— Ильюшку. Нет! — ответил парнишка-возчик. — Не дай Господи! Разбойник! Трактирщицу убил! Вот это тут, на большаке, он ее зарезал. Он тута, в доме недостроенном живет. Так ночью там, в доме, — вот пляшут. Видал Серега-угольщик. Он шел из Переславля ночью. Вот Ильюшка в красной рубахе, а с ним солдаты беглые. Все в красных рубахах. И девки голые. Вот пляшут. А один солдат на сабели голову трактирщицы держит. Голова на сабель вдета. Поглядел Серега да бежать. А те за им. Свят, свят… Насилу добежал до деревни. Отстали… Боится, конечно…

— А ты верь! — засмеялся Герасим. — В деревне — чего наговорят!

— Это верно, — согласился возчик. — У нас Дарья сказывала: шла она мимо дома тово. К ней вышел Ильюшка, говорит: «Иди к нам жить». Снял шапку, а там, в шапке у него, куча золота, деньги. «Бери, — говорит, — отдам тебе — иди к нам». Она, Дарья-то, — мужнина жена. Нешто пойдет она к разбойнику…