Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Вдруг заяц, прыгавший около меня, заволновался. Присел, вытянувшись, поднял уши и смотрел в лес.

С бугорка, из леса, на том берегу показались приятели. Садясь в лодку и увидав меня, Василий Сергеевич крикнул:

— Хороши у вас здесь штучки.

А переплыв реку и вылезая, Василий Сергеевич в совершенном возбуждении подбежал ко мне.

— Вы знаете, что мы видели? Нет, вы не знаете, что мы видели?

— Да, действительно, история странная, — сказал Павел Александрович.

— Это верно, — мрачно подтвердил Княжев, — ведь Кинстинтин Ликсеич ничему не верит.

— Да что же вы видели?

— Колдуна видели, — сказал Княжев.

— Ерунда, — ответил я.

— Вот, не поверит, я говорил.

— Постой, постой, — сказал Павел Александрович.

— Вы понимаете ли, идем по самой круче, где омута на Ремже. Ель седая, валежник, иван-чай. И вдруг видим, так — вроде как пещера. Сеть висит на колышках, крынка и миска стоит, хворост, огонек теплится. На нем котелок. Мы заглянули внутрь — а там сидит старичок, бородка седая, козлиная. Сидит в очках и книжку читает. Каков старичок-то?

— Да что же, — говорю, — может, рыбак какой.

— Я и говорю — рыбак, — сказал Коля Курин, — а они говорят, нешто рыбак читает книжки когда? Ну его к черту. Это колдун.

— Не иначе, что колдун, — сказал Княжев, — где ж в такой чапыге [143] чапыга ( местн. ) — здесь и далее: частый, непроходимый кустарник. жить? Кто пойдет? Нашел место книжки читать. Читало, подумаешь, какой… Видать, что он самый…

— К тому же, заметьте, он на нас взглянул сердито — и ни звука! Продолжает читать.

— Монахом одет, — сказал, подмигивая, доктор Иван Иванович, — а шляпа чудная, соломенная.

— Вася, чего ж ты испугался среди бела дня?..

— Благодарю вас. Он книгу читает, а сам шепчет. Посмотрел на нас и опять в книжку, и опять шепчет. Черт его разберет, что он вам нашептать может.

— Так ведь и видать, что колдун, — сказал Княжев.

— А может быть, это святой, пещерник? — спросил Коля Курин.

— Это откуда же? Здесь монастырей нет, — сказал Иван Иванович. — Святой бы молился, налой [144] налой — употребляемый при богослужении высокий четырехугольный столик с покатым верхом, род пюпитра, на который возлагаются Евангелие, крест и иконы; обычно покрыт облачением из той же материи, из какой сделаны ризы священнослужителей. , лампадку засветил бы.

И долго спорили о колдуне, которого встретили…

К вечеру, после ужина, приятели пошли на глубокую яму в лесу, ловить на донные удочки, на ночь. Взяли фонарь, топор — рубить валежник для костра, мелкую сеть на раков. Взяли ружье. Я взял холст, фонарь, краски — любил я писать ночь — и пошел на реку.

Уже вечерело. Огромные темные сосны отражались в глубоком омуте, и он казался бездонным. На поверхности тихой воды всплеснула рыба. Заря догорала с краю леса. Но еще было светло. Фонарь не зажигали.

Приятели в отдалении закидывали лески с наживкой. Насаживали на крючки мелкую рыбу, раковые шейки, червей и круглые комочки хлеба, втыкая короткие удилища в отвес берега.

Вдруг на соседнем берегу из лесу к бугорку спустился к реке старичок в соломенной шляпе, в подряснике, неся на плечах сверток удочек.

— Смотри, — подбежал ко мне Василий Сергеевич, — идет. Этот самый.

Подойдя к реке, старик положил удочки на землю, снял шапку, вынул красный платок из кармана и вытер лысину. Потом помахал платочком и сказал нам с того берега:

— Ночью-то хорошо берет язь крупный, только комарье одолевает вот.

— А вы откуда сами-то будете? — спросил Василий Сергеевич.

— Я-то из-под Вепрева, на требу приезжал к мельнику, соборовать тещу. Ну да охоч до рыбы. Тут язь крупный, сейчас на выползня берет.

— Вот так колдун! — сказал Коля.

Приятели молчали.

— Ленька, — говорю я слуге своему, — беги домой, захвати закусочки и выпить, балыка захвати, прыгай в лодку и гони сюда — «колдуна» перевезти и угостить.

— Гм! Странно, — сказал Павел Александрович, — оказывается, священник. А вы все говорите — «колдун, колдун».

— Это Ванька все, — смущенно заметил Василий Сергеевич.

— «Ванька, Ванька»… Да ведь пещера! Сидит, читает да шепчет! Ошибиться можно, — лукаво ответил доктор.

Главная из особенностей многочисленных русских городов, раскинутых по бесконечной России, описанных многими даровитыми писателями, была скука жизни и быта. Но особенность, о которой я хочу сказать, несколько иная. В городах этих были театры.