Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— «Хвост крючком»! — рассердился Василий Сергеевич. — Не твое дело! Что это такое? Вы так распустили Леньку, что он не в свое дело лезет. «Хвост крючком»!.. Он еще молодой, всего год с небольшим. Не сформировался еще.

— У него, поди, с выставки аттестат зрелости собачий есть, — процедил Курин.

— Какой аттестат зрелости? — засмеялся доктор Иван Иванович, бывший тут же. — Это не гимназия… А по собаке правда видать, что помесь… Ты уже, Вася, не сердись…

— Вот видите… только что приехал, а уж начинается: хвост крючком, помесь… Да что это такое?

— Не обращай внимания, Вася, — говорю я. — Может быть, Шутик еще покажет себя на охоте. Раздевайся, иди умываться, вот полотенце. Не расстраивайся…

— Уж будьте покойны, — серьезно ответил Вася.

Он взял полотенце, посмотрел на всех и ушел в коридор умываться.

Подали самовар, горячие оладьи. Приотворилась дверь. Еще с намыленным лицом выглянул Василий Сергеевич и сказал:

— Отец похвальный отзыв имеет, а мать, это верно, неизвестно. Просто сука была. А тебе тоже нечего лезть — ты доктор, что ты в собаках понимаешь…

И Вася скрылся.

— Чудно! — сказал Караулов. — С морды он легаш, но только на выставку такого не примут, ерунда…

Василий Сергеевич вошел, вытирая лицо мохнатым полотенцем.

— Я сам вижу, что у него «прут» загибается, но что ж из того? У собаки главное — чутье. А у него вот до чего чутье: у меня на кухне в шкафу, на верхней полке, колбаса копченая лежала, забыли там колбасу. А когда его привели, он прямо бросился за колбасой. Голодный, должно быть, на выставке-то не кормили. Ну, колбасу жрет. Отнять хотели, куда тут. Я и думаю: ну и чутье… И купил, да-с.

Василий Сергеевич уже снял с себя охотничью тужурку, он был теперь в русской рубашке. Он сел за стол пить чай.

Вдруг с кухни послышался крик:

— Ой, ой! Пошел ты, пошел! Ай, беда!

Что такое? Мы бросились на кухню.

— Смотрите-ка, — кричит Афросинья. — Собака-то ваша, что же это… телячью ногу стащила… Я жарила… Вот беда! Ах ты! Вон она, у малинника.

Все выбежали на крыльцо. У малинника Шутик быстро пожирал телячий окорок. Когда к нему подошел хозяин, он зарычал.

— Ленька! — крикнул Василий Сергеевич. — Скорей плетку!

Ленька побежал за плеткой, но не мог найти.

— Болван! — крикнул Василий Сергеевич и сам бросился за плеткой.

Вернувшись, он вытянул Шутика. Но Шутик с костью убежал в глубь сада, Василий Сергеевич за ним. Шутик погрызет кость и отбежит дальше.

Долго продолжалась эта охота за собакой. Василий Сергеевич вернулся расстроенный, сел за стол.

Все приятели молчали.

Василий Сергеевич первый нарушил тишину:

— Собака не натаскана, — сказал он. — Что ж, молода… Я тоже себя помню: у матери сахар воровал. Ну что ж из этого? Разве из меня вор вышел? Вот по первому полю и она образумится.

— Ведь порода-то, когда есть, передается, как у человека… Этот с колыбели начал. Вот у Феба медаль золотая за породу, все уйдите, он со стола ничего не возьмет, — сказал Караулов. — А этот что…

Василий Сергеевич ушел мрачный, и слышно было, как он драл Шутика у сарая…

Вечером, возвращаясь с работы с холстом и красками, я увидал у дома Шутика. Он смотрел на меня, виляя хвостом. Я подошел к нему. Он обрадовался, бросился ко мне. Я погладил ему голову, он печально смотрел на меня желтыми глазами и был такой же, как все собаки: добрый и хороший. Я его спустил с веревки, и Шутик пошел за мной.

— На место, спать, — сказал я.

Шутик полез под постель Василия Сергеевича и там улегся.

Выпив молока с хлебом, я взял холст и краски и опять пошел писать в деревню. Через час, вижу, ко мне идет Василий Сергеевич с приятелями.

— Убежал Шутик-то, — сказал Иван Иванович. — Тетенька Афросинья говорит, что, знать, веревку перегрыз и убежал.

— Надо было такую собаку на цепь посадить, а что же веревка, он ее перекусил и айда, — сказал Коля.

— Ну и черт с ним, — с сердцем сказал Василий Сергеевич. — А вы ко мне все: собака, собака, хвост, порода, тоже, как собаки, привязались…

— Не может быть, — говорю я. — Шутик не убежит. Собака знает, когда ее купили, понимает…

— Это верно, — сказал Коля. — Какой хозяин ни будь, все равно он будет служить.

— «Какой ни будь?..» Это, позвольте вас спросить, что же значит? «Какой ни будь» — это вы, значит, про меня?

— Что про тебя. Сказать хочу: собаке все равно, умный хозяин или дурак, архитектор или доктор.

— Это вы, кажется, мне дурака сулите?

— Шутика купить ума никакого не надо, — прибавил Караулов.