Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Э!.. То-то втору-то он ловко держит. Ну и голос у него хорош, мать честная, вот хорош. До чего есть, так вот прямо в нутро идет; так пою я, не сдержался, плачу… Смотрю-ка, гляжу, и он плачет. Вот и пели. Ишь чего, певчий! Где же он поет-то?

— В театре, — говорю.

— А жалованья-то сколько получает?

— Сто целковых за песню получает!..

Никон Осипович пристально посмотрел на нас с Серовым и сказал, рассмеявшись:

— Ну, полно врать.

Шаляпин показался у палатки и смотрел, как Василий Княжев варил уху и говорил:

— Чего тужить, Федор Иванович. Ведь шереспер — рыба дрянь, скуса нет. У нас здесь налимы, окуни, — это уха.

— Шереспер-то не дурак, — сказал Серов.

— Ты знаешь ли, Константин Алексеич, — кричал Шаляпин через реку. — Вот здесь вот, у леса, я построю себе дом.

— Это казенный лес, тебе не дадут здесь построить.

— То есть почему же это, позвольте вас спросить?

— Потому что не дадут, казенную землю купить нельзя.

— Слышишь, Никон Осипыч, ведь это жить так нельзя!

— Позвольте, — обратился опять к нам Шаляпин, — я подам на Высочайшее имя прошение.

— Царь не имеет права поступить не по закону.

— Антон! — крикнул он Серову. — Ты слышишь, что Константин говорит?

— Константин прав, — сказал Серов.

— Ведь это черт знает что такое. В этой стране жить нельзя.

— Арендовать можно, — сказал Василий Княжев.

— Арендовать я не желаю. Потом отберут.

И Федор Иваныч опять сердился, скинул валенки, портки, рубашку и полез купаться.

— Вы опять за шереспером? — спросил Серов.

Переплыв реку, Шаляпин вылез и подошел к нам. Смотрел, что мы написали.

Освещенный заходящим солнцем на фоне зеленой ольхи, он был торжественно-прекрасен.

Могучая фигура, дивной красоты сложения!

И он умер. Умер.

Где найти слезы, чтобы выплакать горе…

Весь сад мой покрылся, как пухом, зеленью. Утреннее майское солнце весело и раздольно освещало розовыми лучами долины и леса.

От дома моего в деревне ложилась тень, и блестел зеленым бисером малиновый сад. А на углу, в тени дома, стояла большая бочка, полная дождевой воды. В бочке вода отражала синее небо.

Приятели мои, проходя мимо бочки, остановились.

— Посмотрите, какая вода, — совсем синяя.

— Чистая, дождевая.

Коля Курин наклонился над полной бочкой, вытянул губы, напился воды и, вытирая рукой рот, сказал:

— Замечательно. Ведь это небесная вода. От дождя.

За Колей выпили и другие.

— Дождевой водой умываться хорошо, от веснушек помогает, — сказал доктор Иван Иванович.

Приятели решили, кстати, и умыться из бочки. Взяли полотенце, мыло. Весело умывались. Доктор Иван Иванович вскрикивал:

— Хорошо!

И белые глаза его закатывались от удовольствия.

— Скажи, отчего это у тебя, — спросил приятель Вася, — один глаз смотрит на нас, а другой в Арзамас?

— Это с детства у меня, после скарлатины, — ответил доктор.

Приятели весело собирали на грядках парника свежие огурчики, салат, укроп, редиску, приготовляя к завтраку.

Ах, как хорошо в мае на террасе у сада пить чай с деревенскими лепешками, огурцами, редиской, белорыбицей…

Хорошо закусив, приятели ходили у дома, посмеиваясь, и уж солнышко было к полудню. Вдруг Коля Курин, смотря в бочку и уж вытянув губы, чтоб напиться воды, крикнул:

— Посмотрите-ка, какие бациллы…

Бочка уже не была в тени, а освещалась солнцем, и, когда мы подошли, мы действительно увидали, что вода в ней кишмя кишит мельчайшими какими-то насекомыми. В ней плавало, быстро прыгая, бесконечное количество каких-то белых блох… Вертелись тончайшие змейки и извивались отвратительные личинки…

— Что же ты ничего не сказал? — кричал приятель Ивану Ивановичу. — А еще доктор… Ведь это черт знает что. Может быть, это зародыши солитеров или пиявки.

Иван Иванович, прищурившись, посмотрел в бочку и сказал:

— Гм… вода-то застоялась, при солнце и видно всякую дрянь.

— «Всякую дрянь»… — передразнил Василий Сергеевич. — Может быть, она ядовитая — ничего не знаешь.

Приятели разволновались.

— Ты хвалил воду! — кричал ему Василий Сергеевич. — Вот теперь что будет — неизвестно. Получишь какой-нибудь вертыш, или перитонит, или рак…

— Дурака получишь, — сказал кто-то.

— Бросьте шутить, — кричал Василий Сергеевич, — дошутитесь, погодите… И всякий раз, когда к вам, Константин Алексеевич, ни приедешь, всегда черт знает что выходит!..

— Волосатик тоже попадает, — сказал Константин — рыбак, принесший мне в корзинке налимов. — Волосатик — это беда… Горохов до чего мучился, он у него, волосатик-то, ушами пошел. Кричал до чего!.. Ну и, конечно, помер…