Уильям Сароян - Что-то смешное - Серьёзная повесть

— Не знаю, — коротко ответил Ивен и после паузы добавил: — Быть может. Думаю, кому-то подходит. Не знаю. Это всегда зависит от какой-то другой вещи, и проблема в том, что или вы не знаете, что это за вещь, или, если все же знаете, то знаете и то, что это касается кого-то еще, кто должен помочь, но не хочет или не может.

— Дейд читал какие-нибудь ваши книги? — спросил Уолз. — Я почему спрашиваю: я с ним заговаривал о них пару раз, но ничего не добился. Он что, не читал их?

— Их всего три, — сказал Ивен. — А отмолчался он не потому, что не читал их, а как раз наоборот.

— По-моему, они очень хороши, — сказал Уолз, — особенно первая. Не то чтобы мне не нравились две других.

— Они плохи, — сказал Ивен, — но были лучшим из того, что я знал на то время. Великую книгу вообще написать невозможно. Люди, которые могли бы написать такую, не знают, как писать, вот в чем фокус. Любой дурак, который умеет писать, при желании работать может добиться успеха. Дейд забыл больше, чем я когда-либо узнаю. Он одиночка. Никто никогда не узнает того, что изведал Дейд. Того, что он знает обо всем на свете. О каждом из нас. О нашей лжи и притворстве, о нашем плохом и хорошем. Я знаю, как надо писать, ну и что из этого? Я бросил писать, потому что писательство —это всего лишь сноровка. Обман, трюк.

— Вот уж не думал, — сказал Уолз. — Это на самом деле трюк? Я имею в виду — технически?

— Трюк, — подтвердил Ивен.

Он взял стакан Уоррена и поднялся на крыльцо, чтобы принести ему и себе еще по глотку. Он выбросил лед и осадок из стаканов на лужайку, быстренько налил, сказал Мэй Уолз несколько слов, — не глядя на Суон и даже не глядя на Мэй, и вернулся к Уолзу, который взял свой стакан и сказал:

— Что же такое одиночка? Не вполне понимаю, что вы имеете ввиду.

Ивен Назаренус рассмеялся — не над этим вопросом, а над собой.

— Все одиночки, — сказал он. — Этому не следует придавать особого значения. Я рад, что Дейд любит подрезать виноградные лозы. Думаю, что и мне это понравилось бы. Это неплохая мысль — приехать и поработать с Дейдом нынешней зимой. На Рождество и Новый год у меня будут довольно большие каникулы.

— Интересно, пришлась ли бы вам по душе эта работа, — сказал Уолз. — Уж очень она однообразная. Я пытаюсь делать это каждый год. Обработаю с дюжину кустов — а это час работы, — и с меня довольно.

Женщины спустились на лужайку — не с тем, чтобы непременно присоединиться к мужчинам, но чтобы все-таки быть поблизости. Поначалу они держались в стороне, но вскоре все четверо уже стояли вместе и вели общий разговор.

— Я думаю, мы могли бы поужинать на лужайке, — предложила Суон, обращаясь как бы только к Уолзу. — Нужно только перенести сюда стол с заднего двора.

— Я согласен. А вы? — спросил Ивен у Мэй Уолз.

— По мне, это было бы чудесно, — ответила Мэй.

— Раз так, переносим стол, — предложил Уолз Ивену.

Они ушли и принесли вдвоем длинный стол. Суон и Мэй отправились в дом за скатертью и посудой. Когда они вернулись и принялись накрывать на стол, Суон сказала:

— На обед будут стейки и салат. Ваши девочки любят стейки?

— Еще бы, — ответил Уолз. — Стейки — это замечательно!

— Средне прожаренные? — спросила Суон.

— Думаю, да, — сказал Уолз.

Женщины без дела похаживали около стола, то заходили в дом, то возвращались. Мужчины бродили подле дома, мало-помалу приближаясь к заднему двору. Ивена Назаренуса безотчетно влекло туда — чтобы еще раз взглянуть на Рэда и Еву.

К концу обеда подъехал Коди Боун со своим сыном Бартом. Ивен сам их позвал; он хотел, чтобы все, кто столкнулся с ним прошлой ночью, поскорее увидели его снова. Для него было важно поскорее уладить это; тогда можно будет перейти к другому делу. Когда Рэд ехал в локомотиве с Коди Боуном, Ивен позвонил из депо в Сан-Франциско, Дейду.

— Сделаешь мне одолжение? — сказал он. — Прилети сегодня вечером. Хотя бы на пару часов.

— Попытаюсь, — сказал Дейд. — Возможно, вечером не успею. Ты дождешься?

— Дождусь.

— Я постараюсь. Буду в полночь, в час, два, или, может быть, даже в три ночи, если это не слишком поздно.

— В любое время, Дейд.

— Я постараюсь.

Вскоре со стола убрали, дети играли на лужайке перед домом, остальные сидели за столом с напитками или стояли возле него.

Ивен стоял рядом с Бартом; тот пил пиво. Отец и сын привели себя в порядок, надели свежую одежду: открытые белые рубахи, белые брюки, мокасины. Паренек, как и Уоррен Уолз, обходил молчанием случившееся прошлой ночью. Его интересовал Стэнфорд.