Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Они снова проскочили боксы. Клерфэ видел: капитан, взывая ко всем святым, ему лично в ярости грозит кулаками, требуя не поджимать Марчетти. Марчетти, проезжая, успел знаками гневно потребовать, чтобы Клерфэ от него отвязался. Клерфэ кивнул и вроде даже поотстал, но только на корпус, не больше. Он выиграет эту гонку, не важно, хочет того капитан или нет. Ему нужны эти призовые, да он вдобавок еще и на тотализаторе на самого себя поставил, зря, что ли? «Мне нужны эти деньги! – думал он. – На будущее. На дом. На нашу с Лилиан жизнь». Неудачный старт его, конечно, малость подвел, но он знает, что выиграет, и странное спокойствие в себе ощущает, когда ты и сосредоточен, и в то же время расслаблен, от этого и твердое знание, что ничего, ничего с тобой не случится. Ему ведомо это чувство, что-то вроде ясновидения, когда никаких сомнений, никаких колебаний, ни малейшей неуверенности в себе. Раньше, по молодости, такое с ним часто бывало, но в последние годы как-то не особенно. Зато сейчас вот они, драгоценные мгновения чистого, ничем не омраченного счастья.

Пройдя поворот, он вдруг увидел: машину Марчетти занесло, разворачивает, тащит поперек дороги, и сразу удар, скрежет раздираемого металла. Увидел черную маслянистую лужу, стремительно, широко расползающуюся по асфальту, и две круговых машины, уже успевшие, потанцевав на этой луже, друг в дружку врезаться, а дальше, словно в замедленной киносъемке, он увидел, как машина Марчетти, взлетев и переворачиваясь в воздухе, грохается на полотно, а он уже всей сотней своих распахнутых глаз искал, искал хоть какую-то брешь в этом завале развернутых, побитых машин, но просвета не было, все летело навстречу, стремительно расширяясь, но не оставляя лазейки, страшно не было, он просто пытался уйти от лобового удара, поставить машину боком или наискось, помня, что надо бы еще вовремя отпустить руль, но руки не успевали, он уже летел, взлетал, не ощущая собственной тяжести, и тут же удар в грудь, и в лицо, и мир рассыпался на тысячу звенящих осколков, в последнюю секунду мелькнуло белое от ужаса лицо стюарда, но тут, словно гигантской кувалдой, его настиг страшный удар сзади, и с грохотом нахлынула чернота, и больше уже ничего.

Врезавшаяся в него машина сумела-таки пробить в завале брешь, в которую теперь худо-бедно проезжали остальные. Одна за другой они проскакивали страшное место, иной раз с заносом, вихляя, а то и задевая своих разбитых собратьев, и скрежет металла о металл напоминал истошные стоны раненых. Стюард с лопатой в руках, перелезая через ограждение из мешков с песком, лихорадочно забрасывал масляную лужу песком и торопливо отскакивал, заслышав рев приближающегося мотора, уже появились санитары, оттащили в сторонку Марчетти и, уложив того на носилки, подняли и через ограждение передали товарищам, уже подбегали другие стюарды, чтобы выставить аварийные знаки, но пелетон, успев миновать страшное место однажды, уже снова был тут как тут, и пилоты проезжали мимо, кто испуганно косясь, кто с застывшим лицом, глядя прямо перед собой.

Машина Клерфэ не просто врезалась во впереди идущие – в нее на полной скорости сзади влетел Монти. Сам Монти почти не пострадал и, прихрамывая, даже сам успел отойти в сторону. Клерфэ все еще оставался в исковерканной машине, которую отшвырнуло на откос и вздыбило. Лицо его было разбито, руль вдавился в грудную клетку. Изо рта текла кровь, он был без сознания. Как мухи слетаются на кровоточащий шмат мяса, к месту аварии на краю трассы тут же сбежалась толпа зевак, застывшими от ужаса глазами наблюдая, как санитары и механики распиливают сплющенную машину, торопясь извлечь оттуда пилота. Впереди одна из машин уже горела. Стюарды с огнетушителями, с грехом пополам сумев выдрать ее из завала и оттащить от остальных, теперь пытались сбить пламя. По счастью, бензобак оказался пробит, что предотвратило взрыв, но бензин продолжал гореть, обдавая всех нестерпимым жаром, пламя в любую секунду могло перекинуться на другие машины. И каждые две минуты сквозь этот ад проносился пелетон. Рев моторов стлался теперь над городом гулким скорбным реквиемом, перерастая в душераздирающий вой, когда машины проезжали мимо окровавленного Клерфэ, который среди бела дня в синеватых всполохах догорающего пламени словно на дыбе висел над местом аварии в своей искореженной машине. Гонка продолжалась, ее решили не останавливать.

Лилиан не сразу поняла, что происходит. Из репродуктора неслось что-то невнятное, размытое эхом. Похоже, и диктор от волнения слишком близко держал микрофон, звук плыл. Она смогла разобрать только что-то про машины, вылетевшие с трассы, про столкновение, про масло на покрытии. И тут же увидела весь пелетон, мчащийся мимо трибун. «Наверно, ничего страшного, – подумала она, – иначе гонку бы остановили». Поискала глазами номер Клерфэ, не увидела, но, наверно, он уже проскочил, она не слишком внимательно следила. Затем репродуктор уже более отчетливо объявил, что на набережной Плезанс произошла авария, столкнулись несколько автомашин, есть раненые, жертв нет, просьба следить за дальнейшей информацией. Положение в гонке: первым Фрижерио с пятнадцатисекундным отрывом, затем Конти, Дюваль, Майер-3.