Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Лилиан напряженно прислушивалась. О Клерфэ ни слова, а ведь он шел вторым. О Клерфэ ни слова, повторила она про себя, но уже заслышала рев приближающихся машин и вся подалась вперед в надежде увидеть двенадцатый номер, красный автомобильчик под номером двенадцать.

Его не было, и тут же в глухую тишину ужаса, накатившую изнутри, вторгся сытый голос диктора:

– В числе пострадавших и Клерфэ, его везут в госпиталь, судя по всему, без сознания. Монти получил травму колена и лодыжки, Марчетти…

«Этого не может быть», – кричал внутри чей-то голос. Только не в этой игрушечной гонке, не в этом игрушечном городе, не в порту этом игрушечном, не в этом открыточном пейзаже! Это какое-то недоразумение! Сейчас, вот сейчас его машина выскочит из-за поворота, как тогда, на Тарга Флорио, пусть поотстав, пусть поцарапанная, помятая слегка, но на ходу, живая и почти невредимая! Но, слушая этот голос, она уже чувствовала, как лопается, не успев окрепнуть, этот переливчатый пузырек надежды, – «без сознания», пронеслось в мозгу, и она уже цеплялась за эту мысль, «без сознания», что это значит?

Да что угодно! Она сама не заметила, как спустилась с трибун, и шла теперь к боксам – может, его туда привезли? Может, он там на носилках лежит, с вывихнутым плечом или рукой, как тогда, на Тарга Флорио, и посмеивается над своим дурацким несчастьем.

– Его в госпиталь отвезли, – сказал ей взмокший от пота капитан. – Мать пресвятая богородица, святой Христофор, ну за что именно нас? Почему не других или… Что? Секунду!

Он ринулся на свой пост подавать сигналы. Машины, неожиданно тяжелые и страшные вблизи, проносились мимо, заполняя все вокруг своим громом.

– Что случилось? – кричала сквозь этот рев Лилиан. – Да плюньте вы на эту вашу чертову гонку и скажите мне, что случилось!

Она оглянулась вокруг. Никто на нее не смотрит. Механики возятся с запчастями и покрышками и прячут глаза. К кому ни подойди, все от нее бегут. Как от зачумленной.

Капитан наконец вернулся.

– Даже если я плюну к черту на гонку, Клерфэ этим не поможешь, – прохрипел он. – Да он бы сам не захотел. Он бы сказал…

Лилиан его перебила:

– Где он? К черту ваши проповеди, к черту ваш кодекс чести автогонщика!

– В госпитале. Его сразу в госпиталь доставили.

– Почему с ним никто не поехал? Почему никто не помог? Почему вас там нет? Почему вы здесь?

Капитан смотрел на нее непонимающим взглядом.

– Как я могу ему помочь? Да и любой из нас? Это дело врачей.

Лилиан судорожно сглотнула.

– Что с ним случилось? – спросила она тихо.

– Не знаю. Я его не видел. Мы же все здесь. Нам отсюда нельзя.

– Ну конечно, – проронила Лилиан. – Гонка важней.

– Так уж заведено, – беспомощно бормотал капитан. – Мы тут подчиненные, и не нам решать…

К ним мчался механик. Рев гонки приближался снова.

– Синьорина… – развел руками капитан, уже косясь на трассу. – Мне нужно…

– Он что, умер? – спросила Лилиан.

– Нет-нет! Без сознания. Врачи… синьорина, мне, к сожалению, надо…

Выхватив из ящичка нужную табличку, он кинулся к стартовой решетке подавать знаки. До Лилиан донеслись его причитания: – Мадонна, пресвятая дева, ну за что мне, проклятое масло, чертово проклятое масло!

Он показал кому-то табличку, вскинул руку, да так и застыл с поднятой рукой; все машины уже пронеслись мимо, а он по-прежнему стоял, глядя на трассу, и явно не хотел возвращаться.

Лилиан медленно пошла к выходу.

– Мы придем, синьорина, – шепнул кто-то из механиков. – После гонки сразу же придем!

По пути к госпиталю завывающий гул гонки черным балдахином висел над городом неумолчно. Так и не найдя такси, она ехала в пролетке, украшенной флажками, пестрыми лентами и даже соломенной шляпкой на голове лошади.

– Быстро никак не получится, мадемуазель, – предупредил извозчик. – Придется вон какого крюка давать. Все почти перекрыто. Гонка, сами видите…

Лилиан только кивнула. Она сидела в пролетке, окутанная болью, которая даже не казалась болью, а только тупой ноющей мукой, словно ей дали обезболивающего. Все воспринималось будто сквозь сон, хотя рев моторов, снование машин она видела и слышала ясно, даже слишком, почти непереносимо ясно. Извозчик болтал без умолку, все хотел показать ей особенно красивые виды. Она не слушала – слушала только гул моторов. Кто-то попытался остановить пролетку, заговорить с ней. Не поняв, в чем дело, она велела остановиться, – думала, что-то про Клерфэ. Оказалось, этот человек, итальянец с черными усиками в белом костюме, приглашает ее на ужин.