Федор Левин - Из глубин памяти

На мысу между Северной и Южной бухтами располагался постепенно воскресавший Морской завод.

В Севастополь тогда приходило еще немного судов, но однажды, я помню, пришел океанский гигант «Трансбалт». Буксиры подтащили эту громадину к причалу, пароход возвышался над ним, над набережной, как огромный домина, рядом с ним все казалось маленьким.

Весь город ходил посмотреть на него, хотя вообще-то не так просто было удивить севастопольцев. Я еще застал такую картину: на противоположном берегу Северной бухты долго виднелось длиннейшее днище перевернувшегося здесь во время первой мировой войны дредноута «Императрица Мария». Поднять корабль при тогдашней технике, видимо, не удалось, и его постепенно разобрали, разрезали на куски автогеном и увезли на переплавку водолазы ЭПРОНа и мастера Рудметаллторга (ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения). Вероятно, этот дредноут немногим уступал «Трансбалту».

В свободное время я ходил по городу куда хотелось. И сейчас я мысленно могу пройтись по тому Севастополю, каким он был. Могу постоять на Приморском бульваре у памятника погибшим кораблям, у этой колонны на каменном основании, с орлом, готовящимся взлететь с ее вершины, посмотреть на ялики с косыми парусами, скользящие по тихой воде, увидеть на другой стороне Северной бухты, у входа в нее, полукруглую стену Константиновской батареи, пробежать глазами вдоль того берега, посмотреть на Братское кладбище. Могу сесть в открытый трамвайчик и проехать по всему кольцу, увидеть караимскую кенассу, вход на Исторический бульвар. Могу войти на бульвар, подняться к памятнику Тотлебену, дойти до остатков бастионов 1854–1855 годов, где еще бродят тени Нахимова и Лазарева и Льва Толстого, посмотреть знаменитую Панораму, созданную Рубо. Могу вернуться на том же трамвайчике на Графскую пристань, на Приморский бульвар, заглянуть в двери деревянного здания Театра имени Луначарского, где давали спектакли гастролировавшие по одному сезону труппы. Память ведет меня к Институту физических методов лечения имени Сеченова; в то время возглавлял его знаменитый, седой как лунь профессор Щербак. Зимой позади этого института в каменные плиты набережной во время штормов особенно сильно ударяли идущие с моря волны: раздавался как будто пушечный выстрел, и огромный белопенный причудливый столб воды взлетал как ракета на высоту пятиэтажного дома и рушился в темно-зеленую толщу новой набегающей волны. Летними вечерами на Приморском бульваре в открытом кинотеатре под южным черным небом с яркими звездами шли киносеансы, и когда по рядам зрителей пробегал смех, это было удивительно похоже на шелест вечного прибоя, шуршание волны о прибрежную гальку. Можно было посидеть у берега, услышать, как в темноте скрипят уключины незримой лодки и плещут весла, и увидеть, как, вздымаемая ими, фосфоресцирует вода.

На Приморском бульваре до революции могла гулять только «чистая» гражданская публика и морское офицерство. Для матросов был отведен другой бульвар, так и называвшийся Матросским, а в мое время — Краснофлотским. Надо было только перейти улицу и подняться на гору над Приморским бульваром, пройти мимо памятника с надписью: «Казарскому. Потомству в пример». А еще выше этого бульвара, через улицу, за оградой возвышался дворец командующего Черноморским флотом, где последним жил адмирал Колчак, а теперь помещался Севастопольский райисполком и происходили заседания пленумов райкома.

Вспоминаю, как ездил я на Малахов курган — последний оплот Севастопольской обороны, как бродил по раскопкам Херсонеса, как переезжали мы в воскресенье на Северную сторону, шли пешком через небольшой перевал в Учкуевку. Там на многокилометровом песчаном пляже, первобытно-пустынном, мы были почти одни, и только в полукилометре от нас бегали, играли, купались три нагие девушки, три древнегреческие нимфы. Возвращаясь домой на ялике и пересекая Северную бухту, мы вдруг увидели летящий к нам военный катер. Моряк, обращаясь к нам, кричал в рупор, чтоб мы немедленно убирались с дороги. Яличник подгреб и причалил к огромной железной бочке на мертвом якоре посреди бухты, — у таких бочек швартуются военные корабли. Мы сидели за этой бочкой. В стороне моря стоял эсминец, а в другом, дальнем конце бухты, у впадения в нее Черной речки, у Инкермана, виднелись большие щиты-мишени. Эсминец вел по ним стрельбу, это были учения. Мы заметили, как от эсминца пошли к нам под водою какие-то темные полосы. Это были торпеды. Они прошли справа и слева от нас. Немного погодя вновь появился быстроходный катер, моряк с рупором разрешил нам следовать своей дорогой.