Федор Левин - Из глубин памяти

В 1930–1931 годах он заведовал сектором искусств Наркомпроса РСФСР. Как-то, проезжая по улице Герцена, он показал на всем знакомое здание и подчеркнуто произнес:

— Вот моя кон-серватория.

Другой раз на спектакле в Большом театре, когда давали «Лебединое озеро» и балерины-лебеди белой вереницей поплыли из-за кулис, он пошутил:

— Вот моя кон-армия.

Знаменитый наш актер и режиссер, основатель кукольного театра Сергей Владимирович Образцов, в ту пору еще молодой, сделал превосходную куклу, изображавшую Ф. Я. Кона, и выступал с нею в концертах у писателей, художников, театральных деятелей. Одно из таких выступлений я помню. С. В. Образцов, видимо, сам написал и текст своего номера. Он удивительно передавал интонации, акцент и характерную манеру речи Феликса Яковлевича. Кукла-Кон произносила целую речь, очень забавную.

Феликс Яковлевич сидел на концерте в первом ряду и смеялся и аплодировал больше всех.

К началу Великой Отечественной войны Ф. Я. Кону уже перевалило за семьдесят шесть лет. Война приближалась к Москве. В конце июля он получил распоряжение эвакуироваться. Глубоко потрясенный, приехал Феликс Яковлевич в речной порт. При посадке на теплоход он очень волновался, внезапно ему стало худо, оказать врачебную помощь просто не успели, и он скончался.

Однако вернусь к симферопольскому периоду. Мы прожили в особняке на Советской улице и работали вместе с Таксером полтора года. Летом в Симферополе было жарко и душно. Симферопольского моря тогда еще не было, воспетый Пушкиным Салгир пересыхал до того, что превращался в слабый и мелкий ручеек: «курица вброд перейдет».

Днем казалось, что сидишь в горящей печи. Ночью откроешь окно, а с улицы вливается горячий воздух, как из калорифера. Таксер работал со своей всегдашней энергией и неутомимостью, а мы ходили разваренные и измученные.

Помню приезд Ю. Ларина, он немало часов провел в беседах с Таксером и Усиевич в нашем доме. Сильно искалеченный человек, передвигался с трудом, но у него была светлая голова. Ларин приехал с целью организовать переселение евреев-ремесленников, бывших мелких торговцев, «человеков воздуха» из бывшей «черты оседлости» на землю.

Крымский обком отвел для этого места в Евпаторийском, Джанкойском районах. Там создались еврейские колхозы и наладилась их трудовая жизнь. В годы войны гитлеровцы полностью уничтожили их со всем населением, убили женщин, детей, стариков. Уцелели лишь ушедшие на фронт молодые и зрелые мужчины и женщины, конечно, те, которые не погибли в боях.

Летом 1928 года Таксера отозвали в Москву, в ЦК партии, некоторое время он там работал. Я остался в Крыму. Прошло еще два года, я решил учиться, по моей просьбе меня направили в Институт красной профессуры — литературный.

Так я оказался в Москве. Конечно, разыскал Таксера и Усиевич. Они жили в гостинице «Метрополь». Оба также поступали в Институт красной профессуры, Таксер — в философский, Усиевич — в литературный. Впоследствии мы были с нею в одном семинаре.

В промежутках между экзаменами я приходил к ним в номер. Тут я впервые увидел необычного Таксера, не на работе, а на отдыхе. В Москве тогда был популярен пинг-понг, то есть настольный теннис. Этот спорт оказался единственно доступным Таксеру, и он играл с увлечением.

Осенью, когда все мы уже начали заниматься, Таксер и Усиевич получили квартиру в Доме правительства на ул. Серафимовича, 2. Здесь я бывал множество раз. Их квартира стала для многих притягательным центром. Александр Александрович уже на первом курсе приобрел в институте философии общее уважение. Его избрали секретарем партийной организации. Как раз в это время, в 1930–1931 годах, группа философских работников вступила в острую полемику с тогдашним руководством РАПП, особенно с Леопольдом Авербахом. В «Правде» стали появляться статьи за подписями П. Юдина, М. Митина и В. Ральцевича, некоторые имели и четвертую подпись — А. Таксера.

Таксер успел еще написать и опубликовать в журнале работу об общественно-экономических формациях.

Вокруг Елены Усиевич жизнь также кипела ключом. Она вступила в литературный центр конструктивистов, подписывала вместе с ними их декларации, я заставал ее в обществе Ильи Сельвинского, Корнелия Зелинского, она была в дружеских отношениях с Верой Инбер. На квартире Усиевич происходили заседания конструктивистов. Таксер не разделял теорий этой группы, но не вмешивался и с удовольствием слушал стихи, которые читали Сельвинский, Луговской, Инбер. Потом Усиевич охладела к конструктивистам. К тому же их группа распалась, перестала существовать как особое течение. В ИКП литературы в 1930–1931 годах возобладал Литфронт — была такая группа, близкая по своим теоретическим воззрениям к Лефу. Подобно лефовцам, литфронтовцы выступали против психологизма, именуемого ими «психоложеством», за литературу документальную, публицистическую, за Маяковского, за Анатоля Франса и Щедрина, против Флобера, Льва Толстого и т. д.