Ганс Андерсен - Сказка моей жизни [litres]

Солнце стало уже печь так сильно, что все начали разъезжаться из Рима в окрестности, а я с Коллином направился на родину [37] Считаю уместным прибавить здесь, что главной причиной отъезда Андерсена была не жара, а страх. Дело в том, что в первый же день по нашем прибытии в Рим нас посетил Бьёрнстьерне Бьёрнсон и рассказал А., что римский нищий Беппо страшно зол на него за то, что А. выставил его в «Импровизаторе» дурным человеком, благодаря чему он и лишился немало байоко. Бьёрнсон, не знавший тогда А., поступил неосторожно, прибавив при этом, что Беппо собирается отомстить за себя. Такое сообщение нагнало на А. невыразимый страх. Он признался мне, что боится быть убитым, – Беппо уж, наверное, подговорил кого-нибудь – и не будет иметь ни минуты покоя, пока не уедет из Рима. На этот раз мне удалось его успокоить, но ночью страх снова охватил его, и он с тех пор не знал покоя. Впоследствии он редко говорил об этом страхе, принудившем его сократить свое пребывание в Риме. В этом месяце А. успел все-таки написать две сказки. Первая из них была «Психея». Мы были раз в театре Алиберт, и по окончании спектакля (шла, если не ошибаюсь, двухактная пьеса «Свадьба офицера») . Мы посетили Пизу и провели неделю во Флоренции. В Ливорно мы сели на пароход, отходивший в Геную. Поднялся бурный ветер, сделалась сильная качка, и почти все пассажиры слегли. Я чувствовал себя так плохо, что, приехав в Геную, принужден был отказаться от мысли немедленно же отправиться в Турин, куда мы и приехали только два дня спустя. В конце недели мы были в Милане, потом пробыли несколько дней на Лаго Маджоре и затем перебрались в Швейцарию. Дольше всего оставались мы в Монтрё. Здесь сложилась у меня сказка «Дева льдов».

В Лозанне мы получили скорбную весть о том, что старик Коллин при смерти. Нам писали, что Господь, верно, отзовет его к себе прежде, чем мы получим это письмо, и поэтому просили нас не спешить с возвращением домой. И вот мы медленно и грустно продолжали подвигаться к северу.

В Корсёре я расстался с своим юным спутником. Он отправился прямо в Копенгаген, а я в Баснес и затем в Сорё к Ингеману. Здесь получил я подробные сведения о кончине дорогого моего «отца» Коллина. В последние дни он лежал в тихом забытьи, никого не узнавая. Он не узнал бы и меня, писали мне в утешение. Я сейчас же отправился в Копенгаген к опечаленным родным Коллина и прибыл за несколько дней до погребения.

Вот что писал я Ингеману: «Я нашел всю семью Коллина в старом доме. Все были спокойны, но глубоко опечалены. Мой старый друг лежал в гробу, словно спящий, кроткое лицо его дышало таким миром. Я очень страдал в день погребения, но все-таки чувствовал себя бодрее, чем ожидал. Остаток дня я провел один в самом тяжелом, грустном настроении. Я живо чувствовал потерю старика, которого привык ежедневно видеть, с которым привык ежедневно беседовать. Дом теперь вдруг как-то опустел. Вообще как-то странно и жутко видеть, как мало-помалу редеют ряды моих друзей. Теперь я и сам-то в первых рядах готовых выбыть…»

Время приближалось к Рождеству. Я и во время поездки и по возвращении на родину много работал, и к Рождеству вышел новый выпуск сказок, заключавший «Деву льдов», «Мотылька», «Психею» и «Улитку и розовый куст». Посвятил я этот выпуск Бьёрнстьерне Бьёрнсону.

А. сказал мне, что у него во время представления сложилась в уме новая сказка, которую он расскажет мне дома. Это было 5 мая, но написал он ее окончательно только 17-го. Вторая сказка, «Улитка и розовый куст», возникла вот как. Однажды А. увидел, что я читаю одно из сочинений Серена Кьеркегора, и это несколько раздражило его; он недолюбливал К. с тех пор, как тот написал критику на его «Только скрипач», и восставал против моего восхищения этим писателем. В разговоре А. отозвался об одном нашем общем друге так, что я вспылил; слово за слово, и мы поссорились. Я позволил себе (мне шел тогда 21-й год) сказать много такого, чего не следовало бы и что вдобавок А. еще дурно истолковал себе. Ссора наша кончилась тем, что А. расплакался и ушел в свою комнату. Спустя несколько часов он вошел ко мне, веселый и спокойный, и сказал: «Хочешь послушать сказку?» И он прочел мне «Улитку и розовый куст», которую написал за этот промежуток времени. Я помню, что сказал ему в ответ на его вопрос, как мне нравится сказка: «Прелесть что такое! Вы – розовый куст, это ясно, и незачем нам спорить о том, кто улитка». – Й.К.

Год этот вообще начался для меня радостно. Вышедшие к Рождеству сказки имели большой успех и выдержали несколько изданий.