Ганс Андерсен - Сказка моей жизни [litres]

После двухдневного пребывания на этом северном пункте, среди величавой, дикой природы, я опять повернул на юг, домой. Один из моих молодых ютландских друзей и свояченица пастора поехали провожать меня. Волны били далеко на берег, и ехать возле самой воды было нельзя; пришлось тащиться по глубоким пескам. Я рассказывал своим спутникам о чужих странах, в которых побывал, об Италии, Греции, Швеции и Швейцарии. Старый возница наш слушал, слушал, да и сказал с оттенком некоторого изумления: «И охота же такому старому человеку этак путаться по белу свету!» Я тоже с некоторым изумлением спросил: «Да разве я, по-вашему, так стар?» – «Совсем дедушка!» – ответил он. «Сколько же мне лет, по-вашему?» – «Ну, так – за восемьдесят!» – «За восемьдесят! – воскликнул я. – Должно быть, это поездка так уходила меня! Разве я выгляжу плохо?» – «Страсть просто!» – сказал он. Потом я заговорил о новом прекрасном Скагенском маяке. «Да, вот бы король посмотрел его!» – заметил возница, а я и сказал, что сообщу о нем королю, когда буду иметь с ним разговор. Возница подмигнул моей спутнице: «Он будет разговаривать с королем!» – «Да, я уже разговаривал с ним и даже обедал!» – сказал я. Старик постукал себя пальцем по лбу, покачал головой и лукаво улыбнулся в сторону моей спутницы: «Он обедал с королем!» Старик полагал, что я немножко «того».

В Асмильдском монастыре близ Виборга меня опять ожидали праздничные дни, устроенные для меня друзьями, но лучше всего были неожиданные проводы. Дело было рано утром, я уже отъехал от города с милю, как вдруг увидел на дороге молодую даму, с которой встречался в Асмильдском монастыре, а с ней еще других. Возница мой придержал лошадей, и глазам моим представилось шесть молодых прелестных девушек с букетами в руках, которые они и подали мне с детски сердечной приветливостью. Они встали с раннего утра и проделали целую милю пешком, чтобы проститься со мной подальше от города. Я был так поражен и растроган, что не сумел даже поблагодарить их, как бы следовало. Застигнутый врасплох, я не нашелся сказать ничего другого, кроме: «Дорогие мои! Идти ради меня в такую даль! Господь вас благослови! Благодарю! Благодарю! – и затем крикнул кучеру: – Пошел, пошел!» Я был смущен и хотел скрыть это; не так, конечно, надо было выразить свою радость и благодарность; я сам сознавал, что проявил свое смущение очень неловко.

Плодом этой поездки явилась вышедшая к Рождеству история «На дюнах». Рождество мне предстояло провести в милом уютном Баснесе, но сначала я по пути заехал, по обыкновению, к Ингеману. Выехал я рано утром 17 декабря и уже на вокзале узнал печальную новость: Фредериксборгский дворец горит! Воспоминания о последнем моем посещении дворца, о котором я уже рассказывал, так и нахлынули на меня.

Гостя у Ингемана, получил я письмо от короля Макса Баварского. Он писал, что решил сделать меня кавалером ордена Максимилиана, еще когда я читал ему свои сказки, катаясь с ним в лодке по озеру, что затруднения, препятствовавшие ему исполнить свое намерение, теперь устранены, и он посылает мне знаки этого высокого ордена, учрежденного им самим. На ордене этом изображается Пегас, если он дается представителю искусства, и сова Минервы, если награда дается представителю науки. Я знал, что в Мюнхене были пожалованы этим орденом поэт Гейбель, художник Каульбах и химик Либих. Первыми же удостоившимися его вне пределов Баварии были, как мне передавали, француз Араго и датчанин Андерсен. Я был очень обрадован этим знаком отличия, дарованным мне царственным покровителем искусств. Ингеман и его супруга приняли в моей радости самое искреннее участие. Не успел я еще покинуть их, как получил новую награду, большое отличие, которым почтила меня моя собственная родина. Ингеман уже не раз шутливо ворчал по поводу того, что она заставляет себя ждать так долго, и вот она явилась!

Вскоре по возвращении из Ютландии я встретил однажды за городом епископа Монрада, тогдашнего министра народного просвещения. Мы были знакомы давно, еще студентами жили в одном доме, и он часто навещал меня тогда. Позже, когда он был уже священником на острове Фальстер, я на пути из прекрасной усадьбы Корселиц был задержан там бурей и провел несколько приятных дней в его семействе. С тех пор мы не видались. Теперь он остановил меня и сказал, что ежегодная субсидия в 600 риксдалеров, которую я получаю от казны, слишком мала и что впредь я буду получать 1000, как поэты Герц, Кр. Винтер и Паллудан-Мюллер.