Мартин Хайдеггер - О поэтах и поэзии - Гёльдерлин. Рильке. Тракль

Молча соприкоснулись наши тленные руки.

О, как сладка ты, невеста!

Бледность покрыла нам щеки, белый жемчуг Селены

растворился, мерцая, на дне зеленого пруда.

Окаменевшими видим мы наши с тобою звезды.

О пронзительность боли! Тени, обнявшись пьяно,

бродят по саду преступно,

так что в чудовищном гневе деревья и звери их судят.

Мы же в гармонии кроткой сквозь хрустальные волны

тихую ночь проплываем.

Розовый ангел выходит к нам из гробницы влюбленных.

Псалом

2-я редакция

Карлу Краусу посвящается

То свеча, задул ее ветер.

То деревенский кабак, незнакомец в подпитье изрядном

вышел и в сумерках сгинул.

То виноградник; кто его выжег? черный, в гнездах паучьих.

То комната, выбеленная молочно.

Умер безумец. То остров в южных морях,

здесь Бога Солнца встречают. Бьют барабаны.

Воинственны танцы мужчин. Жены, увиты гирляндами

и фейерверком цветочным, бедрами мерно играют,

а море в такт им поет. О наш потерянный Рай!

Нимфы уже и давно покинули золото рощи.

Погребают пришельца. Дождик слепой вдруг пошёл.

Пана потомок, землемером прикинувшись тонко,

на асфальте расплавленном спит, позабыв об обеде.

А малышки дворовые – в платьицах ветхих настолько, что жаль их до боли.

То квартира, в которой аккорды живут и сонаты.

Перед зеркалом (тотчас же слепнет оно) обнимаются тени.

А в окнах больничных греются те, кто идут на поправку.

Тащит вверх по реке белый катер чумы кровавые дроги.

Снова чья-то сестра появляется в мрачных мечтах незнакомца.

В лещины кустах в его звезды блаженно играет она.

Студент, быть может двойник, долго-долго за ней из окна наблюдает.

Сзади брат умерший стоит, а может спускается вниз

по лестнице ветхой, по винтовым ее маршам.

Силуэт растворяется в сумраке бурых каштанов, то юный послушник.

А в саду уже вечер. В галерее – летучих мышей стремительны вспорхи.

Дети дворника, отыгравши все игры, начинают странствовать в поисках золота неба.

То аккорды финала квартета. Слепая малышка, дрожа, бежит по аллее,

и вот ее тень уже жмется к стенам холодным,

а вокруг – лишь сказок и мифов священство.

Лодка пустая вечером вниз плывет по чернотам канала.

В сумраке древних убежищ догнивает прах человечий.

Под садовой стеной двое бездомных недавно скончались.

Из пепельных комнат ангелы вышли, калом испачкавши крылья.

Капают черви с их век, с век пожелтевших.

Перед церковью площадь всё так же мрачна и безмолвна, как в детстве.

На ступнях серебристых скользят, ускользая, наши прежние жизни.

Обреченные тени уходят к стонущим водам.

А в одном из склепов могильных белый маг со змеями играет.

Отверзаются молчаливо над Лобным местом златые Господние очи.

Семипсалмие смерти

Голубея, дымится весна; меж деревьями – о, как они пьют! –

Смутность движется в вечер, в закат,

К нежным плачам дрозда приникая всем слухом.

Молча является ночь, зверь, кровавящий след свой,

Медленно никнущий рядом с холмом.

В воздухе влажном цветущей яблони ветви дрожат;

Серебрясь, растворяется всё, что сплелось,

Медленно гаснет в глазах, куда вошла ночь; падают звезды;

Кроткий детства псалом.

Призраком спящий спускался к черному лесу;

Из земли вдруг родник голубой ему песню запел,

Он неслышно белые веки поднял

На заснеженном лике своем.

А луна за зверем красным гналась

От самой пещеры его;

В стонах умер он; в смутных воплениц плачах.

А тот, что светился, к звезде своей руки воздел,

Седой чужестранец;

Молча покойник покинул дом отчий в руинах.

О, проект человека прогнивший:

Формовка холодных металлов,

Ночь-ужас лесов затонувших,

Пылающей чащи звериной;

Ни дуновения в душах.

На чернеющей лодке тот, другой –

Вниз по свеченью потока,

Полный пурпурных звезд;

Благословенно и свыше

Осененный веткой цветущей,

Мак – из серебряной тучи.

Песнь отрешенного

Карлу Борромеусу Хайнриху

Мелодия птичьего полета. Зеленые перелески

по вечерам придвигаются к шалашам молчаливым.

Хрустально пастбище лани.

Туманная смутность нежит журчащий ручей, влажные тени

и лета цветы; как прекрасен их звон на ветру!

Но уже уходит в сумрак чело задумавшегося человека.

Светится лампочка – доброта – в его сердце,

и трапезы умиротворенность; ибо освятили хлеб и вино

Господние руки, и из ночи очей