Ян Висе - Святая и грешница

Поначалу те, кто заходил в церковь, были разочарованы. Они видели только человека, который и не рисовал вовсе, а занимался обработкой своей доски. Но поскольку обсуждать все равно что-то нужно, они сосредоточили все свое внимание на этих двоих: на мужчине, который был художником, и на женщине, которая служила ему моделью.

Все, кто видел их, говорили о нежности и терпеливости, которые живописец выказывал в отношении к женщине. Правда, кое-кто из посетивших тогда церковь позже ворчали, что они, дескать, сразу раскусили страсть художника к женщине, что когда он занимался с нею, был заметен не только художнический интерес.

Что ж, может, так оно и было. Может, они говорили правду, чужие люди, заметившие со стороны то, что художник в своей невинности и простоте сам не понимал или в чем не смел себе признаться.

Его повседневное присутствие рядом и постоянная забота вызывали в ней ответное чувство великой благодарности. Глаза ее буквально лучились. Лицо светилось покоем и счастьем, добродетелью и целомудрием, наполняя светом и благолепием церковное здание. Постепенно родилась иллюзия присутствия Богоматери.

Его доверие вселяло в нее уверенность в своей роли, роли избранницы Божьей. Так говорили все, кто видел ее.

В конце концов облик женщины стал темой ежедневных толков и пересудов на базарной площади. Все видевшие ее пытались выразить в словах свои впечатления, ощущение действительного присутствия Мадонны в этой церкви.

По вечерам народ собирался в траттории, и там тоже говорили только о женщине и о художнике в церкви. Я не разделял тогда возбуждения горожан и не имел никакого желания зайти в церковь.

Не удивительно, что однажды всем скопом решили пойти в церковь и все вместе взглянуть на женщину. Огромная толпа собралась и в возбуждении своем хотела разом прорваться в церковь. Как и следовало ожидать, художник потерял терпение и сердито собрал свои рисовальные принадлежности. Женщина закуталась в покрывало, и они вместе направились к своему жилищу. Они закрылись в доме и двое суток не выходили, пока Старейшины не послали гонца с письмом, в котором извинялись за происшедшее.

Отныне было решено ежедневно закрывать церковь на те часы, когда там работал художник. Позже мне стало ясно, насколько подобное решение было на руку Совету.

Не прошло и дня после принятия этого решения, как художник быт уже в церкви, работал с увлечением, и с ним были его женщина и ее младенец.

Между тем, любопытство людское не затухало, оно все возрастало. Теперь, когда эти двое шли в церковь и из церкви, горожане высыпали на улицу. Каждый хотел — хотя бы одним глазком — взглянуть на нее. Те, кто видел ее раньше, когда церковь была открыта для всех, и те, кто лишь наслышан был о ее красоте. Но они зря старались. Женщина торопливо проходила по улицам рядом с художником, и лицо ее было скрыто под покрывалом.

Тем не менее, а может, именно вследствие этого, пересудам о женщине конца не было. Только и обсуждали, что ее внешность — и на базарной площади, и в других местах.

Вот почему все с таким нетерпением ждали окончания работы над картиной, а закрытые двери церкви и недоступное для чужих глаз лицо женщины будоражили умы и сердца горожан.

По воскресным дням церковь была открыта, как обычно, и народ, конечно, спешил туда. Но их ожидало разочарование. Подставка с картиной стояла в самом дальнем углу помещения и была покрыта тканью. Три крестика, начерченные мелом на полу, обозначали место, где стоит подставка, когда художник работает над картиной.

Никто не мог бы упрекнуть живописца в лености. Спозаранок он вместе с женщиной и ребенком отправлялся в церковь. И лишь с заходом солнца возвращались они в дом, в котором жили.

Для помощи по дому была приставлена одинокая женщина. Она-то и передала мне тот пакет, когда я наведался к художнику. Каждый день она ходила за покупками на базарную площадь. Готовила еду, подавала завтрак перед тем, как они отправлялись в церковь, и кормила ужином, когда они приходили из церкви.

Само собой, каждый хотел побеседовать на базарной площади с экономкой. Не может ли она что-то рассказать о художнике и его женщине? И вправду ли та настолько хороша собой, как рассказывают?

Но экономка не могла или не хотела сплетничать, твердила одно и то же: они почти не бывают дома, только едят и спят. Она, да, да, и впрямь красавица.

Экономка была не из тех, кто любит посудачить о других, она чувствовала себя обязанной защищать своих подопечных, к которым была приставлена.