Ян Висе - Святая и грешница

Я внимательно посмотрел на нее и понял — она не шутила. Должно быть, сам Господь увидел мое волнение и внял моим молитвам. Он, и никто другой послал мне эту женщину, земную Мадонну, дабы я мог выразить себя как художник. Малыш ее лишь подтверждает свершение чуда. Мать и ее младенец!

На следующее утро я довольно рано ждал на условленном месте нашей встречи. Придет ли? Всю ночь я глаз не сомкнул. Ее образ стоял передо мной.

Она пришла задолго до назначенного времени. Я смотрел, как она шла по улице: в одной руке ребенок, в другой — узелок с вещами.

Я бережно взял ее малыша и положил в корзину, прикрепленную к седлу на муле. С большой осторожностью помог женщине сесть в седло. Так мы все вместе отправились к нашему месту назначения.

Фактически я еще не начал работать по-настоящему. Сегодня просто бродил по городу, чтобы получше узнать его. Это естественная гавань. Цветовые сочетания, поразившие меня, когда я спускался с гор, при ближайшем рассмотрении оказались еще прекрасней. Везде цветы, цветы и цветы. Люди говорят, что потому и местность называется «Цветочный берег».

Сегодня первый день работы в церкви. Я приготовил раму и вмонтировал в нее доску, на которой буду писать. Она составлена из трех частей. Ее нужно хорошо обработать, так я сэкономлю время. Размещение фигур на будущей картине произошло как бы само по себе, они должны быть на том месте, куда падает мощный поток света от высокого окна. Женщина — идеальная модель, она безропотно следует всем моим указаниям.

Прогуливаясь вчера по городу, я срезал несколько веток плакучей ивы, эти деревья растут на побережье. Дома я разрезал ветки на небольшие кусочки, длиной равные ширине сложенных вместе четырех моих пальцев; потом связал эти палочки в плотной пучок и зарыл в горячий пепел очага. Когда утром я достал связку, палочки не обгорели, а только слегка обуглились. Мне повезло. Если палочки прогреваются слишком долго, они сплющиваются. Если слишком мало, рисовать ими нельзя. Но у меня получилось даже лучше, чем я надеялся. Когда я рисовал ими, на бумаге оставался тонкий слой пыли. Если какая линия неверна, ничего страшного в этом нет. Когда рисунок окончен, я обвожу правильные линии серебряным карандашом. Он вдавливает уголь в бумагу. После я сдуваю пыль с ненужных линий, и — чистый рисунок готов.

Сегодня я сделал много набросков женщины. Передвигал мольберт с места на место. Выполнил ракурсные эскизы. Теперь я сижу с пачкой рисунков и выбираю наиболее удачный. Но во всех, без сомнения, мне удалось передать ее человеческое достоинство.

По утрам церковь обычно пустует. Но постепенно она заполняется народом. Люди рассматривают нас, словно мы чем-то отличаемся от них. Может, они, наконец, отстанут от нас?

Раньше я ничего не имел против, если у меня стояли за спиной и наблюдали за моей работой. Теперь иначе. Они ведь не просто наблюдатели, эти люди — участники злорадного спектакля, разыгрываемого вокруг нас. Не вижу, не чувствую лицо женщины, когда эта масса толпится за моей спиной и пожирает ее, мою модель, глазами.

Нет, кончилось мое терпение, они дышат мне прямо в затылок. Эта масса, жадная и хваткая, желающая лишь утолить свое дикое любопытство. Особенно неприятно сегодня, кажется, что весь город собрался в церкви. Разве можно спокойно работать? Вижу, что и женщине неприятно это беззастенчивое рассматривание. Они ведь только и делают, что глаз с нее не спускают.

Моя картина их ничуть не интересует, потому что я долго занимаюсь подготовкой поверхности доски.

Я в негодовании, я в бешенстве. Я обернулся к ним и высказал, что было на душе. Потом собрал краски, и мы отправились домой. Мы не придем сюда, пока церковь не закроют для посещения.

Они закрыли церковь для посторонних. Совсем иное ощущение, когда входишь в церковь, и вокруг тебя — тишина. Даже свет как будто падает иначе в пустом помещении.

Ах, как приятно размышлять вот так в тишине. И картина представляется мне совсем другой, более естественной, более жизненной.

Я начал рисовать. Работается споро и легко, я чувствую ее, ее тело, сколько эскизов сделано с нее!

Чудо! Чудо! Я не просто способен работать. Я чувствую радость созидания. Ко мне пришло вдохновение. Я — настоящий художник. Если бы только видел мой учитель, как я пишу! Не сомневаюсь, он похвалил бы меня. Похвалил бы за эти мазки, исполненные чувства и полноты жизни, которые я наношу уверенно и твердо, будто моею рукой водит сам Господь.