Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

– Ну, уж это совсем мимо цели. Спроси сам – разве плохо мы позаботились о твоей юной леди?

Но «юная леди», внимательно наблюдавшая за перепалкой, которая в ином случае вполне могла бы заслужить название дискуссии, раскрыла рот лишь для того, чтобы сказать:

– Оставь его, Готлиб. Мне не нужна никакая оплата. Я рада возможности увидеть и услышать тех, о ком ты так любишь рассказывать.

– Отца или сына?

– И отца, и сына. Обоих.

– Ну, хватит, – кисло закончил разговор Готлиб. – Знаю я их… Оба считают меня скрягой. Жмотом. Но никто не задумывается, сколько тысяч приходится платить мне в страховые компании в случае потери трудоспособности… Я даже не заикаюсь о несчастных случаях. На моей фабрике есть несколько штучек, которые в секунду могут человека располовинить – и что тогда? Кто и сколько заплатит тогда, чтобы сшить их вместе? Заплатить должен буду я. Из собственного кармана.

– Готлиб, дружище… Но здесь-то у нас нет никаких «штучек». Нам, по сути, не придется ничего делать.

– Разумеется. Ты, как всегда, прав. Ничего. Разве только просмотреть шахту лифта высотой в тридцать этажей.

Яари уже устал от мелочной перебранки. Ему хотелось закончить всю эту, не относящуюся к делу пустую болтовню. И поскольку хозяин квартиры в этот момент отвечал на телефонный звонок все еще задерживающихся где-то представителей, он попросил хозяйку дома разрешения пройти сквозь все помещения и посмотреть, нет ли в стенах комнат и помещений каких-либо щелей.

– Следуйте за мной, – сказала нервничавшая женщина и для начала провела его через супружескую спальню, чья девственная нетронутость предательски выдавала, что по крайней мере этой ночью никто не посягал на ее невинность.

Маленькая терраса фасадом выходила на юго-восточную часть города, и Яари после некоторых колебаний позволил себе выйти из комнаты, чтобы окинуть взглядом ту перспективу, которой шесть дней тому назад наслаждался, стоя на крошечном балкончике Башни Пинскера. Тогда, в далеком уже для него прошлом, небо было покрыто тучами; сейчас же колючие вспышки огней взрывались в ночи. Между небоскребами Нижнего города маячили гиганты проекта Авриели и гордой Башни Бриллиантовой биржи, сверкая своими многоцветными рекламами; на самой большой из них коротко подстриженные длинноногие красавицы умоляли вас выбросить старую (и купить новую) одежду, сменив при этом стиральную машину и все что можно еще, – и все это между сообщениями о грозящей всему миру иранской атомной программе.

Пухловатая и тихая миссис Кидрон, стоя с ним рядом, нежно поглаживала свое золотое ожерелье, не спуская глаз с пассажирского лайнера, который, вздрагивая посадочными огнями, начал плавно опускаться над городом. Яари посмотрел на часы. До прибытия Даниэлы оставалось еще шестнадцать часов, если только какой-нибудь хищник не сожрет ее билет вместе с паспортом, или какой-нибудь администратор не изменит авиационных правил.

– Ваш сын… солдат… – бормотал он, запинаясь и точно так же, как стоявшая рядом женщина, не отрывая глаз от сильно уже снизившегося самолета, – успел ли он узнать о вашем новом жилище?

– Нет. Его убили за два месяца до того, как мы решили сюда перебраться. Мы хотели даже отменить нашу покупку, но было уже слишком поздно.

– Зачем отменять? Разве не было бы много проще переехать на новое место?

– Так мы и собирались поступить. Но наступила осень, потом началась эта история с ветром… И это только усилило нашу депрессию.

– Усилило… из-за ветра? Но ведь это всего-навсего чисто техническая проблема.

Она ответила ему, не скрывая испуга:

– Вы сами, действительно, так думаете?

– Я не думаю. Я в этом уверен.

Другой пассажирский самолет серии «джамбо» пошел на посадку, и Яари спросил у хозяйки, не покажет ли она ему другие комнаты. Она провела его через заваленную книгами каморку в детскую, набитую битком игрушками, такую же точно, какую Даниэла в их доме приспособила для внуков. Яари внимательно прислушивался. Да, завывание ветра могло доноситься лишь из шахты лифта и лестничных пролетов. В самой же квартире ничего слышно не было. Внезапно ему захотелось увидеть фотографию ее сына; едва коснувшись ее плеча, он попросил ее показать хотя бы одну. Но мать убитого солдата ответила ему отказом. Все фотографии их сына спрятаны глубоко в шкафу, поскольку родители решили, что он навсегда останется с ними, но не в виде фотографий, а просто в их памяти и, разумеется, помимо всего прочего, – в воображении.