Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Из всех населяющих землю созданий лишь человек способен задуматься о феномене смерти. И это странно, ибо животные сталкиваются со смертью вокруг себя все время, каждый день и каждый час. И, тем не менее, представление, понимание смысла смерти уникально и принадлежит лишь человеческому сообществу; и подтверждается это, в частности, тем, что обычай сжигать покойных, видя в этом залог новой жизни, появился сто тысяч лет тому назад.

Осознание себя человечеством отличается от того, что испытывает животный мир при выборе путей своего развития: человек получил представление об огне и о смерти. Он также понял, что существует взаимосвязь между явлениями: одно переходит в другое. Понимание важности огня привело человека к господству над миром, но также к пониманию ничтожности и кратковременности человеческого бытия перед лицом неизбежного исчезновения. В смерть…

Все это время старый африканец, не переставая, размахивал дымящейся веткой…

Он был уверен, что сумеет проснуться вовремя, но сон все не кончался, и выбраться из него никак не удавалось. К счастью, он не отключил будильник на наручных часах. Поскольку ему было приятно тепло в толстой ночной рубашке, подумалось: насколько хорошо было бы Морану, как счастлив был бы он, гоняясь вместе с отцом за ветром в середине ночи. Но для деда, возившегося целый день с внуками, а затем возившего их прадедушку в инвалидной коляске в Иерусалим, полуночная авантюра казалась теперь переоценкой собственных сил. Однако, осознав свои обязательства при свете дня, он не хотел оказаться вне игры этой ночью. Ибо собственный его отец, дав пожизненную гарантию для едва ли не собственноручно собранного лифта, держался своего обещания стойко, как то и подобает честному человеку, пусть даже физически немощному, – так подобало ли ему, сыну такого человека, пытаться увильнуть, уклониться от ответственности за дефекты, проявившиеся в здании башни в первый же год? Что и говорить – искушенный адвокат наверняка сумел бы жонглировать фактами, касающимися ветра и шума, перебрасывая их с одной стороны на другую, и проделывать все известные его сословию фокусы до тех пор, пока одна – или даже обе – обвиняющие друг друга группы не утратили бы весь боевой задор. И даже он, Яари, возможно, предпочел бы пойти на мировую… Но в данном случае в дело вступил «пострадавший отец», что с человеческой точки зрения, подразумевало необъявленное дружелюбие со стороны «пострадавшего дяди» солдата, что, в свою очередь, требовало проявления командного духа – иначе говоря, надо было действовать открыто и не думать о том, кто, в конце концов, судом будет признан виновным.

Тель-Авив известен во всем мире как «город, который никогда не спит». Название это (с которым сам город всегда был согласен) с недостаточной полнотой описывает бурлящую в этом микромегаполисе жизнь, думал Яари, пытаясь определить собственное место в урбанистическом водовороте, клубящимся с лихорадочном свете предрассветного зимнего автосумасшествия. Даже в ранней юности он никогда не ощущал себя «ночной совой», а в более зрелые годы пытался заставить Даниэлу отправляться в постель пораньше. Завтрашней ночью, знал он, как ни спеши – нормального раннего сна не получится, добро бы удалось просто поспать. Слишком много надо будет им рассказать друг другу и слишком много услышать. Но не намекнет он, даже легкомысленным тоном, на то, что означало брошенное ею при расставании в аэропорте «ты получишь свое». Знал он и то, что должен запастись терпением. Ибо это она, а не он, возвращалась из странствия к покинутому мужу, а, значит она будет считать его виновным в своем африканском одиночестве и изольет на его голову не только гнев, но и ярость, а ярость, как это всегда бывает, отнюдь не способствует возникновению желаний.

Дождь тем временем перестал, но грязь уличных луж слоем оседала на автомобильных фарах. Он сделал круг, затем другой, объезжая площадь Царей Израилевых, переименованную ныне в сквер Ицхака Рабина – там у него была назначена встреча – и действительно, его ожидала возле темной витрины «Буквоеда» смутная, неопределенного вида одинокая фигурка, добавившая к утреннему своему наряду лишь красный шарф, намотанный на шею.

– Замечательно, – приветствовал он ее как можно более дружественно. – Сейчас у тебя уже нет оснований обвинять кого-либо в переплате. Этой ночью всем нам без исключения нужна будет твоя экспертиза. Остается надеяться лишь на то, что ветер окажется достаточно сильным, хотя похоже, он проявляет признаки усталости.