Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

У входа стояла корзина с кипами , а на столах громоздилось множество подносов с маленькими, только что из печки, горячими пончиками с вареньем. Рабочие покрыли головы шапочками и молча сгрудились возле подсвечника – они уже имели возможность познакомиться с конструкцией и восторгались умеренно.

– Сколько свечей зажигаем? – спросил Готлиб, обращаясь к ультраортодоксу, который стоял тут же, в полной готовности возгласить благословение.

– Семь, – ответил тот и замер в ожидании сигнала от хозяина.

Готлиб прошествовал к панели с пронумерованными кнопками и нажал на красную, которая включила шамаш, роль которого играла модель наиновейшего из лифтов, выпускавшихся на фабрике, после чего воздух наполнился духовной мелодией; голос сефарда [25] Сефарды – евреи – выходцы из арабского мира. звучал проникновенно и чисто.

Когда благословение отзвучало, Готлиб нажал кнопку седьмого этажа, и медленно, один за другим, еще семь миниатюрных лифтов поползли вверх.

– Ну, и что вы теперь скажете? – и Готлиб нескрываемой гордостью повернулся к отцу и сыну.

– Чудо, подобное этому, привело бы в изумление даже Маккавеев.

Яари, усмехнувшись про себя, добродушно подумал: «Ну, теперь дело в шляпе. Теперь, когда в дело втянут Готлиб. Но завтрашней ночью мы… мы по-настоящему запалим все, что ни есть, свечи вместе с Даниэлой…»

После того как головная боль израильской гостьи была побеждена долгим и глубоким сном, она приняла душ и, освеженная, вернулась на первый этаж, где вовсю шла уже подготовка к прощальному ужину. Огромные столы были сдвинуты вместе к дальнему краю помещения и расставлены вокруг небольшой деревянной сцены, а затем покрыты скатертями с вышитыми на них картами Африки. Оставшиеся столы образовали три ряда, нечто вроде театрального амфитеатра, но имевшего лишь одну сторону, так что приглашенные на торжество гости оказывались обращены лицом к сцене. На открытом участке земли, вне помещения, команда ученых грузила в машины запасы продовольствия, туристические рюкзаки и новенькие инструменты для раскопок; кроме того, Даниэла заметила группу африканок в живописных одеждах, украшенных цветными лентами; сопровождавшие их мужчины опирались на длинные заостренные копья. Ирмиягу пришел из лазарета. Передвигался он медленно – ему предстояло принять душ и сменить одежду; увидев свояченицу, он остановился и предупредил ее, чтобы она серьезно отнеслась к предстоящему ужину.

– По неведомой мне причине, – заключил он, – здешнее сообщество придает твоему присутствию значение большее, чем оно, на мой взгляд, заслуживает.

– Тебе пора бы уже привыкнуть к этому, – ответила Даниэла. – А кроме того, я считаю, что большего, чем люди согласны признать, просто не бывает. Ну, а ты как? Головная боль прошла?

Он ответил просто и без затей.

– Терплю. Приходится. Я привык. Завтра, когда ты уедешь, боль тоже пройдет. – И, не дожидаясь ее ответа или возражения, мягким жестом дотронулся до ее плеча, призывая к примирению, а затем поспешил в свою комнату.

Неведомо откуда появился морщинистый старый садовник, украсивший себя поясом – в руках он держал разлапистую пальмовую ветвь. Он величественно провел африканцев внутрь и проинструктировал их, кто, как и где сможет найти положенное ему по рангу место в одном из трех рядов самодельного амфитеатра и за столом.

– Что это за люди? – спросила Даниэла у Сиджиин Куанг. – Откуда и кто они?

Суданка по части рассаживания гостей была признана всеми устроителями торжества наиболее достойным представителем экспедиции, вероятно, не в последнюю очередь благодаря ее красоте и стати.

– В ночь на воскресенье, – объяснила она гостье, – перед тем, как начать новую неделю раскопок, члены исследовательской команды приглашают племенных вождей и лидеров местных кланов присоединиться к прощальному ужину, чтобы таким способом поднять их авторитет перед правительственными кругами в благородном деле развития антропологической науки.

Сиджиин Куанг посадила гостью из Израиля в первый ряд столов, оставив свободными места справа – для себя, и слева – для Ирмиягу. Повара в белых фартуках расставили глиняные горшки по столам вперемешку с кувшинами, полными зеленоватого напитка. Появился Ирмиягу, отсвечивая лысиной, в отутюженной одежде и, устроившись рядом с Даниэлой, изрек:

– Европа становится для них все важнее по мере того, как возрастает всеобщее отчуждение.