Филиппо Маринетти - Футурист Мафарка. Африканский роман

Ветровые Насмешницы: – Ты никогда не сможешь взлететь к небу, о, прекрасный, слишком грузный возлюбленный!..

Газурмах: – Вы думаете, что я слишком грузен… Ага! Вы вероятно хотели бы катать меня по своей воле, как перышко?.. Так нет же!.. Я силой открою себе проход между вашими мягкими боками, и мой вес даст мне возможность сохранить под вашими резкими ласками равновесие!.. Я бесстрашно обопрусь на вас, ибо, чем больше увеличится моя скорость, тем теснее вы будете сжимать тела подо мною, летящим, в надежде остановить меня своим сопротивлением. Ваша сладострастная толпа будет плотнее там, где я пройду, потому что мои грубые ласки вихрем оттолкнут вас назад!.. Так поднимается впереди корабля вода, рассекаемая им. Чтобы вдохнуть мой запах, мой запах самца вы все устремитесь в пустоту, которую я оставлю за собою, рассекши вашу вожделеющую толпу. Я полечу против течения вашей, струящей блеск, наготы и ваши руки будут сжимать мое тело и толкать его вперед!

Ветровые Насмешницы: – Мы столкнем тебя в наши грозовые постели!.. Мы столкнем тебя, чтобы зацеловать всего!..

Газурмах: – Я прижмусь к вам и буду кусать ваши губы; я пылко лишу вас всех девственности, о прелестные Ветровые Насмешницы; я зацелую вас, пересекая пространство!..

Тем временем живое, голое существо приближалось к Газурмаху, тяжело плывя. Казалось, что оно разбито и умирает. Волны выгибали дугою спины, как противные кошки, со своими хвостами из пены, оспаривая друг у друга эту бедную раненую крысу, которой они позволяли слегка продвигаться к надежде освобождения.

Когда это жалкое существо взбиралось на скалу, лежавшую почти в уровень с водой, Газурмах вздрогнул от жестокой радости. Он узнал Колубби. Она вытянулась в уровень с поверхностью волн в газообразном шорохе пены и, лежа с раскинутыми руками, громкими криками призывала своего неумолимого любовника:

– Я жду смерти от тебя!.. О, мой сын, мой возлюбленный!.. Убей меня, потому что я – единственная свидетельница твоего божественного рождения!

Сильный всплеск. Мяукание волн в раздирающих душу рыданиях. Тяжелая струя крови розовым султаном разбилась о грудь Газурмаха, который могучим взмахом крыльев поднялся в высь. Поднялся так скоро, что едва услышал далеко под ногами, умирающий, хрипящий возглас Колубби:

– Ты разбил своими бронзовыми ребрами мое сердце!.. Убивая меня, ты убил Землю!.. Скоро ты услышишь ее первую предсмертную судорогу!..

Страшный треск был ответом на эти слова. Это был первый подземный толчок, распространявшийся от скалы к скале до двух больших мысов Тум-Тума, чудовищных крокодилов, которые качнули три сильных удара хвоста в белый горизонт, в огромном полете сверкающей чешуи под равнодушным взглядом царствующего над укрощенным морем Солнца. Однако, бесформенные глотки Подземелий замычали, выдыхая желтый пар, изборожденный фосфорическим светом, который поднимался колоннами, состоявшими из шорохов; поднимался, зачумляя огромное, свободное небо.

– Тьфу!.. Меня тошнит от этого запаха мумий, от этой вони мертвых веков!.. Поднимемся выше!

И сразу взвившись на сто локтей выше, Газурмах, томно вверился своим громадным оранжевым крыльям, покрытым золотым лаком утренней зари. Он был на сто лье выше извилистого прибрежия. Ах, значит, горы вышли из своего массивного сна; о, гигантские пастухи с огромными гранитными плечами, блестящими сквозь лохмотья зелени. Они спали больше шести тысяч лет, как попало, страшно разбитые от усталости, наполовину затопленные своими огромными стадами бархатных откосов, лающих гротов и холмов, этих испуганных овечек.

Вот они внезапно проснулись! Одни с трудом потягиваются, хрустя мускулами и бицепсами, усаженными кустарниками. Другие выгибают спину, чтобы потереться о густые облака с золотыми шипами, которые катятся, как гигантские ежи, сметенные лавиной снега. Но эти колоссы-пастухи слишком тесно сидят, и вот самый большой из них, утес с тяжелой базальтовой башкой, вдруг загорается гневом. Он хочет выйти из давки и двигается, оглушительно работая локтями. В своей шумной ярости он вспахивает бока соседних, зловеще ворчащих утесов.

Одна из гор храбро подставила свою желтую верхушку, которая была раздавлена без шума, как спелый кизил. Потом с оборванной и смятой растительностью отступала полосами, преклоняя колени в импровизированной бездне.

Тогда Газурмах поднимавшийся все выше был удивлен необъяснимым молчанием, окутывавшем его, несмотря на силу земной битвы, растущей под ногами.