Филиппо Маринетти - Футурист Мафарка. Африканский роман

– Нет, нет! – вскричал Мафарка. – Это не посторонние. Вы должны признать их братьями.

– Они не похожи на нас. У них тела изнеженных самок!.. Позволь нам прогнать их подальше!..

– Нет, нет! – крикнул еще раз Мафарка. – Я хвалю методическую работу их разума, которая изничтожила их мускулы и утончила их бессильные пальцы! Они лучше вашего умеют сжимать пальмовые волокна, сшивать ткань и прикреплять ее на гибких китовых усах огромных крыльев… Это они приготовили кошачьи кишки, которые управляют уклонением! У них есть тонкая изобретательность, которой нет у вас!.. Они так же полезны, как и вы!.. Идите!.. Успокойтесь!.. И пейте вместе!.. А затем спите… потому что завтра, на заре, я приглашало вас на великолепный спектакль отлета!..

Все кузнецы притихли, как укрощенные хищники, потом медленно зажгли красноватые огни между неизмеримыми тенями скал.

Некоторые уже растягивались вдоль огромной клетки. Другие еще злопамятно топтались, показывая кулаки ткачам из Лагахурзо. Эти собрались там, налево и молились вокруг своих мертвых.

Их бормочущие голоса примешивались к усталым жалобам моря, которое плакало и кудахтало во всех жилах и порах скал, словно в человеческом теле.

От времени до времени раздавался страшный смех. Это кузнецы издевались и осмеивали наивными шутками невзрачных и дрожащих ткачей. Эти, прижавшись друг к другу, ворчали при грубых взрывах смеха и хохота своих грозных врагов, чуя в то время ледяное дыхание смерти.

Мафарка медленно вернулся к Подземельям, но душа его скользила меж ребер, как мелкий песок, и воля улетела, как ласточка, далеко, за облака.

Открытое море сверкало всеми своими плитами, отшлифованными, как паперть храма, и корабли проходили по нему, от времени до времени наклоняя мантии из пестрого полотна; эти мантии отражались в зеркальной поверхности.

Мафарка ощущал вокруг себя и над собой святой полумрак мечети с неизмеримыми сводами, каждая оконница которых, сделанная из светящегося облака, сверкала, как драгоценность.

Фиолетовый дым отдаленных деревьев поднимался огромными колоннами, чтобы держать купол вызвездившегося небосвода; но они были на таком расстоянии одна от другой, что храм зенита, казалось, держался чудом.

Вдруг последний жест заходящего солнца в приотворенном горизонте расстелил темно-красные ковры, по которым были вышиты чудовищные птицы и трепещущая листва, покрывшие всю мостовую моря.

В старательно отделанных сводах неба только темно-синее и золотое. На грозной черноте запада грядка золотых розеток и больших золотых кружев, положенных бордюром на горизонте.

Сверху спускались лучи звезд, как тысячи золотых звенящих цепочек, которые колыхали на уровне воды дрожащие отблески, бесчисленные светильни.

Там и сям белые дома молились. Одни стоя, другие на коленях или распластавшись ничком, маленькими группами, в голубых платьях и светлых тюрбанах, рассеянные в беспорядке на потемневшем красном морских ковров и слегка затерянные среди этого пышного безмолвия.

Мафарка шел медленными молитвенными шагами с похолодевшим сердцем, плывущим по воле волн молитв, охватившей спокойную мечеть вечера.

Вдруг он почувствовал за собой тихие шаги, крадущиеся с ловкостью леопарда, идущего по следам, колыша зеленый и прерывающийся запах дикой мяты.

Мафарка обернулся. Нет! Нет! Это был не ветер и не ночное животное. Черная тень вырисовывалась около него! Человеческий образ, который дышал. Женщина, и у нее только лицо выступало из ночи, лицо перламутровое, точно ослепленное, омытое воспоминаниями о лунном свете, которым Мафарка некогда в детстве наслаждался. Черная и страстная шевелюра сбилась на затылке и спускалась вдоль стройной мускулистой спины. Женщина открыла большие, блестящие глаза фиолетового шелка и распространила вокруг себя теплую нежность детского взгляда. Ее полузакрытые губы тоскливо вздыхали:

– Мафарка! Мафарка!

Тут произошло нечто сверхъестественное. Слушая ее, душа Мафарки потеряла познание молчания, став неожиданно необычайной. Мир, века, свет, – все начиналось этим голосом, который сладостно, как руки любовницы, ласкающей могучего самца, ощупывал короля. Женщина слегка наклонила вперед тело, но его очертания были почти неуловимы в охватывающем полумраке. Почти дымок, гибкий и повинующийся невидимым ветеркам. Но ее маленькие, голые руки подсказывали пылающую наготу тела. Мафарка уже чувствовал на себе, в себе это притягивающее тело; эти белые ноги, исчезающие под темным платьем, были на вид так мягки, так нежны, что он хотел бы иметь их на своем лице, во рту. Под шелковистым плащом брошенного на него взгляда, Мафарка почувствовал себя на миг взятым, захваченным, плененным навсегда… Ему ничего больше не хотелось на свете; быть с радостью, с радостью радостей в руках, как с сокровищем!.. И он позволял вознести себя тонким запахом этой женщины высоко, высоко, как некогда его поднимали руки матери.