Джои Гебель - Пытка для гения

Композиции Винсента отличались мелодичностью, однако были лишены слащавости, характерной для большинства «шедевров» поп-музыки. Он любил необычные гармонические ходы с изобилием минорных аккордов. Тексты были содержательные, но без вычурности, проникновенные, но не заумные, не всегда понятные с первого раза, но неизменно глубоко прочувствованные. Вот названия некоторых песен: «Поэтический порыв», «Благодарности», «У моей крошки сибирская язва», «Пятнадцать изъянов», «Парень, который не получал писем».

Сладостно-горькие песни легко ложились на слух. Нередко в них присутствовала неразделенная любовь, боль утрат и Скорбь — темы, знакомые Винсенту не понаслышке. В то лето я заметил, что его Скорбь светлеет, и связал это с тем, что Винсент наконец обрел близкого друга. У него появился товарищ, которому он мог посочувствовать, который также разочаровался в жизни, разделял его симпатии и антипатии. Они с удовольствием проводили время вместе. Нил, сильно переживавший из-за развода родителей, часто приходил на квартиру к Винсенту, где они смеялись над глупыми телепередачами, слушали музыку, играли на гитаре, смотрели старые фильмы и даже иногда пили пиво, хотя Винсент еще не научился смаковать вкус этого напитка.

Я регулярно интересовался творчеством Винсента, но он всякий раз говорил, что не имеет возможности писать в должном объеме. Работа отнимала почти все его время, и после пяти часов вечера он возвращался домой совершенно без сил. Мы договорились, что с началом учебного года он бросит работу. Я сказал Винсенту, что, несмотря на все проблемы, ему очень повезло, так как талант избавил его от необходимости в будущем зарабатывать на жизнь более тяжким трудом. Винсент со мной согласился и с той поры проникся глубоким уважением к огромной массе людей, которые, боясь опоздать, спешат на заводы и фабрики, в магазины и офисы. Он всегда испытывал чувство вины, не имея «настоящей» профессии, при том что по своему роду занятий часто страдал от переутомления, ведь его писательский мозг напрягался не меньше, чем спина портового грузчика.

В следующем месяце — июле — мне оставалось лишь сидеть и гадать, каких исполнителей подберет нам «Континентал». Первые семь дней я по большей части не выходил из отеля, заказывал еду в номер и читал в кровати. К началу второй недели я потерял покой и позвонил Силвейну с просьбой организовать мне встречу с мистером Липовицем. Понимая, что шансов у меня мало, я все-таки хотел познакомиться с человеком, десять лет назад давшим мне будущее. Однако и Липовиц, и Прормпс оставались все так же недоступны.

Заметив, что я скучаю, Силвейн принялся водить меня по своим излюбленным клубам, где заигрывал с девушками, пока я напивался за стойкой бара. Он никогда не приглашал женщин к себе, вероятно, опасаясь их эмоций при виде протеза, однако это не мешало ему отчаянно флиртовать на каждом шагу.

В день, когда мне во второй раз предстояло встретиться с руководством звукозаписывающей студии, я мучился жутким похмельем. Силвейн и я вновь оказались в роскошном офисе, отделанном в черных тонах, где нам представили Чеда Картера, молодого человека с козлиной бородкой, которому «Континентал» решила отдать первые композиции Винсента. На вид ему было немного за двадцать.

— Привет! — поздоровался он с нами. Когда я протянул руку, Чед схватил ее и обнял меня другой рукой, отчего мне стало не по себе. То же самое он проделал с Силвейном, но тот отнесся к этому довольно спокойно.

— Вау, мистер Силвейн, меня плющит от ваших фильмов!

— Можешь называть меня Стивом.

— «Эй, стажер, считай, что первую проверку ты прошел», — процитировал Чед фразу из «Жажды крови». — Реально круто! В детстве я только и повторял эти слова.

— Спасибо, братишка, — улыбнулся Силвейн.

Мы сели в черные кожаные кресла, расположенные в офисной зоне отдыха. Чед подогнул одну ногу под себя. Силвейн и я отказались от предложенных напитков, а Чед попросил чашку фраппучино.

— Мы полагаем, что Чед может вывести песни вашего клиента на новый уровень, — заявил директор фирмы. — Следующая песня в его исполнении обязательно станет хитом.

— Поживем — увидим, — сказал Чед. На нем были узкие джинсы, вытертые на бедрах, футболка в обтяжку с надписью «Физкульт-ура» и байкерские ботинки. Обе руки были так густо украшены татуировками, что сплошное чернильно-синее пятно, в которое сливались рисунки, напоминало вторую кожу.