Джои Гебель - Пытка для гения

Образец сочинения Винсента в шестнадцатилетнем возрасте.

Позднее он переложит эти строчки на музыку. Композиция в исполнении певца, известного под именем Чед, станет мировым хитом

На протяжении нескольких лет после того, как Винсент лишился матери и родного дома, мне, штатному интригану и ловкачу, не приходилось много трудиться. Страданий — первоисточника вдохновения — Винсенту хватало и без меня. Мать-Природа, бесстыжая девка, с особым коварством издевалась над его организмом, мучая и тело, и ум. Физическое возмужание стало для него тяжелой биологической пыткой, взросление — умственной, не менее изощренной.

В отроческие годы Винсента я оставался самым близким ему человеком. Он поверял мне свои тайны, я советовал ему, как поступить в той или иной ситуации. Мое руководство решило, что мне следует жить в непосредственной близости от нашего главного воспитанника, и я перебрался в Кокомо. Сияв номер в «Дейз инн» неподалеку от академии, я регулярно заглядывал к Винсенту, чтобы быть в курсе его дел.

Писательский талант Винсента неуклонно развивался. Учебные кино- и телесценарии теперь давались ему без усилий, он сочинял блестящие диалоги. Кое-что из написанного им между десятью и пятнадцатью годами намного превосходило массовую шоу-продукцию, но я предполагал, что свой главный шедевр юный гений еще не создал.

Вполне естественно, что милее всего слуху Винсента был звук девичьего смеха. По-прежнему щуплый для своего возраста и жутко неуклюжий, он очень стеснялся противоположного пола. Ему не хватало смелости и уверенности в себе, чтобы пригласить на свидание одноклассницу. Винсент предпочитал восхищаться девушками издали и считал, что непременно будет отвергнут. Вполне возможно, так бы оно и случилось.

Однажды, когда Винсенту было четырнадцать или пятнадцать, я попросил его описать, как он представляет себе хороший день. Он ответил очень подробно, будто задавался этим вопросом много раз:

«Я просыпаюсь и чувствую себя отдохнувшим. Иду на первый урок и ловлю улыбки сразу трех симпатичных девчонок. Они здороваются со мной и обращаются ко мне по имени. Мистер Бэррон включает видеомагнитофон и никого не вызывает к доске, весь урок мы смотрим фильм. На перемене девушка, в которую я влюблен, открыто со мной флиртует. Я сохраняю невозмутимый вид и отпускаю остроумные шутки. То же самое повторяется на уроке миссис Турман: возникает повод пошутить, и я заставляю весь класс корчиться от хохота. На следующей перемене моя тайная пассия робко приглашает меня на ленч. Мы сбегаем из школы, и я веду ее в «Чик-филе». Мы прогуливаем остальные уроки и идем к ней домой смотреть телевизор. Потешаемся над глупой «мыльной оперой» или бессмысленным ток-шоу. Потом я возвращаюсь к себе, пишу и сам радуюсь своим сочинениям. Вечером ложусь в постель и сплю как убитый. Мне даже не снятся кошмары».

К шестнадцати годам за Винсентом прочно закрепилась репутация одного из самых трудных и необщительных учеников. Друзей он не имел, а те немногие приятели, с которыми он дружил в детстве, от него отдалились. Винсент был страшно замкнут и, по его же словам, порой забывал звучание собственного голоса. На мой вопрос «Чему новому ты сегодня научился в школе?» он, как правило, с горьким смехом отвечал: «Ненавидеть себя».

Полагая, что в социальном плане Винсент идеально подходит под определение творческой личности, я не заставлял его заводить знакомства или выходить из комнаты. Вместо этого я купил ему электрогитару с усилителем и научил играть, предложив сочинять песни о своих чувствах. Я рассчитывал сделать его одиночество более комфортным и полезным, поскольку Винсенту предстояло смириться с ним на многие годы вперед.

— Слова «милый» и «унылый» хорошо рифмуются, — как-то пошутил я, когда у Винсента было мрачное настроение.

— «Даль» и «печаль» — тоже, — ответил он.

— Перестань кукситься. Поверь, тебе лучше быть одному.

— Ты всегда говоришь одно и то же, Харлан. Зачем?

— Потому что это правда. Слушай меня. Доверяй мне. А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что «атлант» — анаграмма к слову «талант». Ты — талант, я — твой атлант.

Во всяком случае, такой разговор отложился у меня в голове, хотя, возможно, это лишь строчки из сценария к телесериалу, который Винсент написал, положив в основу наши отношения. Точно сказать не могу.

Вспоминая Винсента-подростка, я вижу перед собой тесную комнатку с деревянными полами и без окон. Комната погружена в темноту, единственный свет исходит от телевизора с экраном диагональю в двадцать один дюйм. В отблесках мерцает фигура тощего юноши с большими воспаленными глазами и грязной черной шевелюрой, пряди которой с одной стороны спадают на лоб. Он лежит на облезлой кушетке; на нем все та же неизменная одежда, которую он носил с четырнадцати-пятнадцати и чуть не до двадцати лет: черная майка, измятая белая рубашка с длинным рукавом, широкие темно-серые брюки и некогда белые носки.