— Ты убил мою собаку.
— Я научил тебя переносить чужую смерть.
— Из-за тебя у меня высыпала аллергия.
— Ты начал сближаться с дурными людьми, такими, как Кристина Гомес. Я действовал во благо. Как ни абсурдно это звучит, вряд ли ты нашел бы более внимательного и заботливого менеджера, чем я.
— Харлан прав, — поддержала меня Моника. — Он всегда думал о тебе, Винсент. Когда мы только начали встречаться, я даже ревновала, потому что важнее тебя у него никого не было. Он любит тебя и не сомневался, что поступает тебе во благо. Я искренне в этом уверена, иначе не вышла бы за Харлана.
— Извини, что заставил тебя ревновать, — сказал Винсент.
— Ну что ты…
— Винсент, скажи, пожалуйста, ты веришь, что я действовал из добрых побуждений?
Я ждал ответа из темноты.
— Верю, но это не имеет значения. Ты разрушил мое понимание жизни.
— Каким образом?
— Я всегда ощущал себя неким элементом, фильтрующим все скверное. Если человек совершал поступок, вызывающий у меня злость и ненависть, я вдохновлялся своими эмоциями, и когда из-под моего пера выходило произведение, то негатив, пропущенный через меня, трансформировался в позитив, и в результате на свет рождалось нечто доброе и красивое. Я рассматривал свою жизнь именно с этой точки зрения, оправдывал этим все плохое, что со мной случалось, и мирился с судьбой. И вот оказывается, что кто-то еще считал меня фильтром. Ты использовал меня в качестве фильтра и даже получал за это жалованье.
— Я не испытывал удовольствия от своих действий. Для меня это тоже было пыткой. Прости. — Я не знал, что еще сказать, но теперь, немного расшевелив Винсента, хотя бы мог заснуть. Я надеялся, что однажды мы продолжим наш разговор при свете дня.
Не выспавшись, мы позавтракали и покинули гостиницу около восьми утра. Расплачивался я везде только наличными.
Винсент и Моника поинтересовались моим планом. Я сказал, что плана у меня нет — мы просто будем двигаться на восток, стараясь не привлекать внимания, и ночевать в гостиницах под вымышленными именами. Я добавил, что буду рад выслушать другие предложения. Моника спросила, нельзя ли нам немного пожить у ее родителей в Кентукки или у моих родственников в Миссури. Я объяснил, что появляться в столь очевидных местах сейчас опасно.
Мы двигались по сонному шоссе, пересекая северную часть Техаса. Я установил круиз-контроль на отметке шестьдесят пять миль в час, чтобы не нарваться на штраф за нарушение правил. Наверное, я вел себя как параноик, однако зная, что Прормпс имеет под рукой всемирную телерадиосеть «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер», я бы не удивился, если бы на другом конце страны нас поджидал отряд полиции.
Слушать музыку не хотелось, по большей части мы ехали молча. Где-то посреди Техаса Моника попыталась растормошить Винсента.
— Винсент, как ты себя чувствуешь?
— Нормально, а что?
— У тебя встревоженный вид.
— И сидишь ты тихо, как мышь. Я почти забыл, что ты едешь с нами, — прибавил я.
— Ерунда, — фыркнул Винсент. — Ты тоже не слишком разговорчив.
— Верно. Извини.
— Ему есть о чем подумать, — вступилась за Винсента Моника, — есть о чем помолчать.
— Если бы я мог перестать думать! — вдруг воскликнул Винсент. — С самого утра я начал прокручивать в уме свою жизнь, чтобы хоть как-то привести в порядок мысли.
— Тебе во многом нужно разобраться, милый, — проговорила Моника. — К счастью, Харлан рядом с тобой, и если ты захочешь прояснить какие-нибудь моменты, он тебе поможет.
— Помогу. Хочешь что-нибудь прояснить?
— Не знаю, — пожал плечами Винсент. — Скажи честно, ты подкупал детей в школе, чтобы они со мной не дружили?
— Нет. Это происходило само собой.
— Возможно, я буду приятно удивлен, если ты в подробностях расскажешь обо всем, что сделал. Может, ты обманывал меня вовсе не так часто, как кажется.
— Не исключено. Ладно, в подробностях — значит в подробностях. Даже не знаю, с чего начать, — проговорил я. — Пожалуй, первые признаки мизантропии проявились у меня в старших классах школы…
За окнами автомобиля мелькали бесконечные ряды высоковольтных линий, а я рассказывал Винсенту историю его жизни, неверно описанную им в сценарии к фильму «Харлан и я». Я изложил все детали, начиная с выбора, который предоставил ему в семилетием возрасте, и заканчивая моим последним разговором с Прормпсом. Да, я вмешивался в его личную жизнь; нет, к его прыщам я отношения не имею; да, я пичкал его амфетаминами, чтобы увеличить работоспособность; нет, депрессантов я ему никогда не давал; да, я выдумал туберкулез; нет, сифилис я не подстраивал. И — нет, у меня и в мыслях не было доводить его до самоубийства.
Читать дальше