Владимир Пирожников - Пять тысяч слов

«Я, тайшигун, придворный историограф, скажу так: когда государь творит большие дела, они привлекают и людей недостойных, следующих за Сыном Неба подобно мухам на хвосте лошади.

В свое время я на западе доезжал до Кунтуна, на севере переходил через Чжолу, на востоке доходил до моря, на юге плавал по Янцзы и Хуанхэ и везде расспрашивал стариков о прошлом. Поистине странные вещи услышал я о людях, которые будто бы помогли императору Лю Бану сокрушить циньских правителей и установить власть дома Хань. Так, Фань Куай, видный сановник, в молодости был живодером; знаменитые генералы Сяо Хэ и Цао Шань начали свою службу тюремщиками; а Чжоу Бо некогда зарабатывал на жизнь, ударяя в барабан на похоронах!

Разве мог Лю Бан в окружении таких людей внимать голосу Неба и воплощать в своих делах добродетели Пяти Императоров? И не потому ли победы его сменились поражениями, дни мира нарушились восстанием владетельных князей и междоусобная война вновь потрясла Поднебесную?»

Так сказал тайшигун, но мысль его не обрела покоя. Смутное ощущение какой-то своей вины заставляло его вновь и вновь размышлять о началах жизни и концах судеб, о величии и падении царств, о радости и страхе, о награде и наказании... Пели птицы в Саду порхающих лепестков, резвились бабочки над беседкой, стояла тишина над озером Спящих лилий. И только когда уединение этих мест было нарушено появлением государевой наложницы Дэ фэй, Цянь понял, в чем заблуждался.

Раньше ему не приходило в голову, что ведь и сам он долгие годы входил в ближайшее окружение государя, что ведь и сам он имел влияние на Сына Неба. Так почему же государь внимал не словам своего тайшигуна, изучившего мудрость ста школ, а пустым речам людей злых, завистливых и глупых? С тоской вспоминал теперь тайшигун, как много лет назад, начав писать свою книгу, он сказал себе: тому, кто держит таз на голове, зачем смотреть в небо? И, углубившись в летописи, отошел от жизни двора, прекратил прием гостей и прежние знакомства. В те годы император видел его лишь во время жертвенных церемоний да тогда, когда нужно было рассчитать календарь или обратиться к оракулу. Но ведь значения звездных фигур и расчеты для лунного календаря — все это так похоже на придворные забавы с гаданием и ворожбой. Вот почему, как понимал теперь Цянь, в глазах императора придворный историограф принадлежал к числу людей несерьезных и мыслился где-то среди актеров и веселых дев.

А ведь был, был день, когда тайшигун мог завоевать доверие государя и раскрыть ему глубины человеческой мудрости! Были жадные расспросы, были горящие глаза императора, с восторгом слушавшего легенду о царевиче Цяо! Но тайшигуну с высот его науки показалось неуместным давать толкование легенде в толпе придворных простаков, и государь, как ребенок, воспринял лишь ее поверхностный, неглубокий смысл. А потом день тот сменила ночь, и прошло еще много дней, и переместились начала инь и ян, и в далеком Северном океане рыба Гунь породила птицу Пэн, и, когда та взлетела на девяносто тысяч ли, над нею засмеялись цикада и голубь.

Вот о чем напомнила тайшигуну юная Дэ фэй, и вот о чем думал он, когда красавица, спустя несколько дней, вновь появилась на берегу озера Спящих лилий. Зачем пожаловала она сюда? Слушая приближающиеся женские голоса, придворный историограф ощутил беспокойство. Между тем Дэ фэй обогнула озерцо и, приказав служанкам остановиться, направилась к беседке. Нет, приход ее не был случаен. Все эти дни тайшигун размышлял о непостоянстве императора, но мог ли он предполагать, что юная красавица, едва попав во дворец и вкусив благосклонность государя, тут же ощутит и его холодность? Именно это тревожное чувство вновь привело ее к Беседке белого журавля. Дэ фэй почему-то верила, что найдет здесь тайшигуна, и надеялась, что его мудрость поможет ей понять сердце императора.

Приветствуя Дэ фэй, Цянь поклонился и, отложив кисть, закрыл тушечницу. Сосредоточенное лицо красавицы подсказало ему, что сегодня наложница императора пришла к озеру Спящих лилий не для купания, и он с облегчением выпрямился: на этот раз не повторится пытка, которая отравила ему первую встречу с Дэ фэй. Дэ фэй села, обвела взглядом рукописи, изящную тушечницу, груды бамбуковых дощечек, на которые наносились письмена, и сказала:

— Разговор с вами убедил меня, что я встретила человека, искушенного в мудрости древних. Могу ли я просить у вас совета?

Цянь утвердительно наклонил голову. Дэ фэй несколько раз обмахнулась веером и бросила его на циновку.