Дафна Дю Морье - Путь к вершинам, или Джулиус [litres]

Для Эльзы, большую часть жизни прожившей в теплой южной стране, такой холод был сродни безжалостной стихии; она поникла и съежилась, будто маленькое растеньице.

Джулиусу было ее жаль, но он не понимал степени ее страданий. Поражаясь собственной щедрости, он купил ей шерстяное пальто в первые, самые трудные дни, но, когда и оно не помогло, просто пожал плечами, мол, ничего тут не поделаешь.

– Вот в Париже, там было холодно, – выговаривал он ей, сердясь, что она сама этого не понимает, и неприятно удивляясь тому, что вообще о ней беспокоится. – Во время осады люди насмерть замерзали на улице, губы у них синие становились, руки и ноги каменели от холода. Я жил на чердаке, к нам снег попадал в разбитое окно. Вот там было холодно. А это так, ерунда, тебе еще повезло. Что, у тебя приличной комнаты нет? Очага и кровати?

Эльза придвигалась поближе к чадящему камину и кочергой ворошила дешевый уголь.

– Да я ведь не жалуюсь, – говорила она, низко опустив голову и пряча взгляд. – Ты сам все время меня упрекаешь да расспрашиваешь, а я не могу дрожь унять, у меня это уже нервное. А когда ты из-за этого на меня сердишься, становится еще хуже.

Он недовольно смотрел на нее. Ну вот, опять дрожит: видно, как плечи дергаются.

– Так тебе и надо, – бросил он. – Кто тебя просил за мной увязываться? Чего в Алжире не осталась?

Она не ответила, но по ее поникшей голове Джулиус понял, что обидел ее. От этого как-то странно кольнуло в груди, но ему это понравилось, и он продолжал:

– Я целых пять шиллингов в неделю за комнату плачу. За одного было бы вдвое меньше, да и жилье мне любое бы подошло. А еда? Далеко не все каждый день мясо едят, как мы. Мне приходится тебя им кормить, потому что ты тощая до невозможности. Ботинки у тебя промокают, нужно новые покупать. И бог знает сколько они будут стоить.

Она поглядела на него, кусая губу:

– Не надо новые, я в эти бумаги напихаю.

– Ага, и потом мучиться в них будешь, – рассмеялся он. – И меня ненавидеть: мол, обращаюсь с тобой плохо. А я разве плохо с тобой обращаюсь? Что б ты сделала, если б я тебя, к примеру, побил, а? Ну, скажи. Тебе бы не помешала взбучка.

Эльза вспыхнула и отвернулась, стыдясь того, что он настолько хорошо ее знает.

– Ты же понимаешь, что можешь делать со мной все, что захочешь. Я люблю тебя, – сказала она.

Разумеется, так оно и было. Если бы он швырнул ей в голову кирпичом, ее бы передернуло от боли и кровь бы текла, но за утешением она бы пришла к нему же. Сколько раз уже он намеренно ранил ее словами, а она не переставала его обнимать.

Сначала изнурительное плавание, где она часами страдала от морской болезни и пряталась от него, чтобы он не видел ее такой, потом ужасная сутолока прибытия, заполнение бумаг, слово «беженка», врачебный осмотр, ложь, объяснения с властями… Джулиусу пришлось призвать на помощь всю свою смекалку, только бы им разрешили сойти на берег, а она следовала за ним тенью, вцепившись в его руку, широко раскрыв глаза от страха, полуобезумев от холода и дождя. А он ни разу – ни в самом начале, ни потом, ни сейчас – не проявил к ней и толики нежности.

Он принимал, но не понимал ее чувство к нему. Знал только, что оно его одновременно радует и злит и что ему не хочется ее прогонять.

И все же она была для него обузой, ярмом на шее. В Англию они приплыли, но оказалось, что Лондон со всей его нищетой и убожеством совсем не похож на город ученых, который так красочно описывал Мартин Флетчер, а английский язык – мешанина странных звуков, режущих слух, а Джулиус говорит на нем вовсе не так уж хорошо.

И снова ему пришлось взять все на себя. Эльза знала только французский да еще говор Касбы. Ему даже пришлось купить ей обручальное колечко, иначе владельцы меблированных комнат и разговаривать с ними не хотели, эти англичане вообще презирали их и смотрели на них свысока.

Он понял, что рассчитывать ему придется только на себя и помощи ждать не от кого. Однако не испугался и не опустил руки, потому что по-прежнему верил в себя и свои силы. Он еще возвысится над всеми этими людьми, которые сейчас глумятся и насмехаются над ним; в один прекрасный день он использует их, но презирать не перестанет.

Скудные умишки и мелкие душонки. Он быстро составил мнение о здешних жителях по обрывкам разговоров, доносившихся из-за дверей домов, на улицах, в пабах. Неповоротливые мужчины со скошенными подбородками и глупыми ухмылками… Они работали просто потому что так надо, и не помышляли о том, чтобы пробиться выше, а в часы досуга накачивались пивом да сидели, уставившись в газеты с таблицами скачек.