Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Это ты, Зенон?

Януарий бесшумно подходит к тахте, опускается на колени. Лёда обхватывает руками его голову. Но, заметив ошибку, замирает и отрывает от подушки лицо.

— Свояк! Ты что?

— А ты все Балча ждешь?

— Не твое дело. Убирайся.

— Балча теперь не дождешься. Он другую нашел.

— Молчи, дурак! И встань с колен. Смешно!

— Лёда, ты со мной как с собакой. С ним небось по-другому.

— А тебе-то что?

— Как я рад, что появилась эта новая. — Януарий тяжело дышит, словно бежал сюда сломя голову. — Теперь он тебя бросит. Столько лет я ждал. Столько лет.

— Я тебя ждать не просила. Послушай, свояк. Все, что вы с Павлинкой для нас делаете, ваша добрая воля. Я ничего не прошу.

— Для тебя же стараемся.

— Для Тотека. В память об Адаме. Что я вам…

— Для тебя все. Только кончай с Балчем.

— Ты его боишься. И Адама боялся. И тогда твердил — кончай с ним.

Глаза у Януария безумные, бегают с места на место, ни на чем не в силах остановиться, и кажется, он вообще ничего не видит.

— Кто-то другой с ним покончил. Я был рядом с капитаном, когда угодила в него смертельная пуля.

— Ты был рядом с Адамом, когда его уже убили. Ты удирал, Януарий! И задержался лишь на секунду. За шкуру свою дрожал, трус!

— Это он так говорит! — рычит Зависляк.

— Дурак ты! Я и сама знаю. Он назад не оглядывался.

— Ты уверена?

— Только не вспоминай про эту смертельную пулю. Говори прямо.

— Прямее некуда.

— Послушай, Януарий. Я не хочу ничего знать.

— Воля твоя.

— Кроме того… Адама ты ненавидел еще сильнее.

— Думай как хочешь. Пули попадают разные и по-разному. В тот раз сравнялось.

— Боишься ты, вечно боишься. Укусил бы, да боишься. Нечего удивляться, что Балч тебя презирает.

— А ты? Оба вы меня ни во что не ставите. Столько лет. И он и ты заодно с ним!

— Не хочется руки марать о твою грязную морду, — с холодной жалостью говорит Лёда. — Какой из тебя мужчина? Тряпка ты. — И через мгновение добавляет мягче, смущенно, примирительно: — Януарий, у меня нет работы. Деньги кончаются.

— Будет у тебя работа, — ударяет себя кулаком в грудь Зависляк. — Будет все, что захочешь. От Балча не дождешься.

— Я и не хочу от Балча.

— Он на тебе не женится.

— Это от меня зависит. Отодвинься, пожалуйста. Не брызгай на меня слюной.

— Брезгаешь? Ты такая же, как он.

— Ты меня плохо знаешь. На его месте я бы всех вас разогнала. А он, глупый, копошится вместе с вами в одном дерьме.

— А кто он такой? Чем он лучше!

— Да если б не он, ты бы землю ел сейчас. Как и другие.

— Герой! Могильщик!

— Оставь ты меня, ради бога, в покое, надоел. Довольно, сыта по горло. Сама себе удивляюсь, чего я здесь торчу, зачем.

— Не трать времени, Лёда. Ты ж на пустой номер поставила. Балчу скоро конец. Знаешь, что люди говорят? Разложившийся офицер, говорят, по трупам поднялся в гору, говорят. Погубил людей зазря и еще похваляется. Лёда! Он же бандит, его бы снова нужно под полевой суд отдать! Чтобы его как следует отделали, вот та-ак!

Низко опустив над полом руки, он показал, как это надо сделать. Януарий вошел в раж; охваченный своими мстительными замыслами, он не видит и не слышит, как во время его монолога Лёда начинает смеяться, сперва тихонько, сдерживая смех подушечкой, а потом в полный голос.

— Какой же ты храбрый, бедняга, ах, какой храбрый!..

— Прикончу я его, как бог свят, прикончу!

— По пьянке или в трезвом виде? Когда ты трезвый, ты тихонький — тише воды, ниже травы!

Щелкает выключатель возле двери, и яркий свет заливает комнату.

— Трогательная семейная сцена, — гремит язвительный голос. — Свояки обсуждают, куда бы им сплавить Балча. Кончили? Тогда можешь выйти, Януарий. Ты что, не слышишь? А ну, живо, марш заниматься делом.

— Тише! — шикнула Лёда. — Погаси свет.

— Зачем? — удивляется Балч. — Если парень не спит, пускай учится жизни.

Занавеска в углу неплотная, а тень, которая от нее падает, дает Тотеку возможность вести наблюдение свободно и безнаказанно. Он видит, как Януарий, словно в ожидании удара, втянул голову в плечи и вышел из комнаты. Видит, как его мать протягивает руки и пытается обнять Балча за шею. Мальчик с усилием сглатывает комок в горле, стискивает зубы. Потом стягивает одежду с табурета и, не вылезая из-под одеяла, начинает бесшумно одеваться.

— Признавайся, — слышит он сдавленный шепот, — ты у нее сидел, да?

— У кого это?

— Не притворяйся. У этой новой.

— Ты что? На кой мне она? Приехала — и ладно. И точка.