Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Говорю я вам, говорю, — смеется Павлинка, — а вы о чем-то задумались.

— Прости. Командуй, что делать.

— Нашли тоже командиршу! — протестует Павлинка. — Только вот Гельку незачем так укачивать, уже взрослая барышня. — Агнешка, слегка смутившись, послушно снимает руку с коляски. — И подкинь в печь поленьев, золотко.

Смешная она, Павлинка, милая. Уже не стыдится Агнешки, как прежде, не стесняется, любит ей рассказывать про то и про другое и больше не отказывается, если Агнешка предлагает помочь ей по хозяйству, ко всему допускает. Они с нею хорошие, дружные соседки, потому что у Павлинки характер такой, что позавидуешь. Ни одной обиды подолгу не помнит. Сегодняшнее воскресенье началось у нее с лютой сердитости — где это видано: хлеб в праздник печь. А приходится. Еще вчера лежали в чулане две буханки — и нет. Небось Януарий, не сказав, унес своим пропойцам на закуску. Вечное его озорство… Будто нельзя найти занятия получше. Убрать за коровами, одеть и накормить ребят. И Астра воет с голоду, и щепок наколоть некому. Но как только она отвела душу, выговорилась, спихнула с плеч самое срочное, выставила старших ребят из дому, так сразу же к ней вернулось ее обычное настроение. Приятно смотреть, как медленными, но умными и рассчитанными движениями она месит тесто. Руки у нее не только сильные и нежные, но чистые и добрые. Все движения у нее добрые: головы, плеч, пышной груди, мышц живота под тесемкой передника. От нее дышит нежностью и спокойствием. Вкусно есть хлеб, замешанный Павлинкой. Это дружба. Дружба с первого взгляда. Нужно ценить такие приобретения и подарки, нужно уметь им радоваться. В них лекарство и утешение.

— Вы так разглядываете меня, — улыбается Павлинка и левой рукой, меньше испачканной тестом, поправляет по благовоспитанной привычке косынку на льняных волосах и слишком спустившийся вырез на груди. — Ну и теплынь… Будто весна на носу. Раскрыла бы окна, да тесту тепло нужно.

— Балует нас февраль, обманывает. Но весна тоже придет, Павлинка. — Агнешка украдкой взглядывает на часы. Время еще есть, детям она обещала прийти в десять. Доктора приедут не раньше полудня. — Схожу дров принесу.

Януарий, уже вошедший в сени, отступив на шаг, пропустил ее, но не поздоровался. И Павлинке не сказал ни слова. Подошел прямо к буфету, застучал по очереди всеми дверцами, рыщет по ящикам. Прошла не одна минута, прежде чем он буркнул, не оборачиваясь:

— Дрожжи нужны. Где дрожжи?

— Не видишь, что ли? В тесте.

— У тебя еще есть. Отдай по-хорошему.

Ручкой ложки Павлинка соскребает с пальцев тягучее тесто, потом натирает ладони мукой, чтоб не были липкими. Сухими руками она охлопывает сверху тесто, бегло крестит его, закрывает квашню и приваливает ее сверху периной. Все это спокойно, неторопливо.

— Слыхала? — не унимается Януарий.

Теперь она взглянула на него, выпрямила натруженную спину, вздохнула.

— Бросил бы наконец, — негромко, увещевающе говорит Павлинка. — Сам видишь, хлеб я затеяла, ведь знаешь, что нету. Хлеб нам нужнее, а муки мало. Март подходит, время о саде подумать, о парниках… — Оборвала на полуфразе, подошла к нему, осторожно погладила по рукаву. — Не о том сейчас люди думают, чего бы им выпить, у всех на уме другое: хватило бы еды.

— Много ты знаешь, кто о чем думает.

— Невелика разница. Жалко мне смотреть, как ты время зря проводишь.

— Дрожжи давай.

— Нету. Сядь, отдохни, супа тебе разогрею или кофе — что хочешь.

Он моргнул исподлобья кровавыми белками:

— Не хочу. Ты даже хлебом меня попрекаешь…

— Побойся бога!

— …поэтому и пахать больше не стану на твоих ублюдков. Хватит!

Она отшатнулась назад так стремительно, будто ее ошпарили. И сразу же к ней вернулась утренняя злость.

— Ты меня не оскорбляй! — повысила она голос. — Дети мои, правда, но дом тоже мой, и коровы, и половина земли. Другая половина твоя, вот и подавись ею.

— Думаешь, я тебе батрак, рабочая скотина?

— Беспутничаешь ты, а не работаешь. Совсем ума лишился, оттого что Лёда тебя не хочет…

Одним прыжком он подскочил к ней, сорвал с нее косынку. Сгреб волосы в кулак, потащил ее, непокорную и отбивающуюся, к лавке, откинул перину и ткнул несколько раз головой в квашню. Разбуженная Гелька залилась отчаянным ревом. Чувствуя, как с треском выдираются волосы, извиваясь от жестокой боли, Павлинка вырывается из рук Януария, и тут возвращается Агнешка с охапкой длинных крепких поленьев для хлебной печи.