Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Может, зайдете к Павлинке? — робко и умоляюще спрашивает Семен уже на школьном дворе.

— Ступай, Семен.

Она подождала, пока дверь за ним со скрипом закрылась. Потом потихоньку проскальзывает в сени и осторожно поворачивает ключ. Уже на пороге ее обдает вместе с теплом смолистый дух пихты. Она ничего не видит — отблеск не погасшей еще печурки слишком слаб, но ей все же чудится, что в комнате что-то изменилось. Она щелкает выключателем, но свет не загорается, и ее охватывает на миг тоскливая злоба: вот даже как! Флокс, странно и кротко скуля, поднимается с половичка и бредет к ней. Ты что так дрожишь? Проголодался? Ну, погоди, мы тебя согреем… В темноте она снимает пальто и бросает его на кровать, зажигает примус и ставит на огонь кастрюльку с остатками супа. Машинально отмечает про себя, что приемник у Пшивлоцкой играет сегодня громче обычного, слишком громко. Черт возьми, нет там, что ли, никого?.. Из небрежно настроенного приемника вырывается многоголосый сумбур танцевальной музыки, коляд, колокольного звона, свиста и воя. Но вот из хаоса выделяется чистая и выразительная мелодия. Кажется, Моцарт. Надо найти свечу.

Снова чиркает спичка, но огонек гаснет от чьего-то неожиданного и резкого дуновения. Крик, не успев раздаться, застревает в горле, тело цепенеет от ужаса. Он стоит рядом с ней на коленях, обнимает ее бедра, прижимает голову к ее животу. Невырвавшийся крик переходит в протяжный вздох. Гул, пустота. И вдруг, помимо воли и сознания, ее руки обхватывают его колючую голову, она наклоняется и ее губы прижимаются к плотным коротким волосам, пахнущим диким ветром. А ее пальцы еще раньше успели добраться до шрама на темени, отчетливого на ощупь. Она замирает. Горячая волна растроганности. Он шевельнулся, поднял голову, и на нее сразу повеяло едким, ненавистным запахом. Она резко оттолкнула его, он едва не упал. Агнешка отскакивает за стол. С глухим тяжелым вздохом Балч поворачивается. Она слышит, как он пятится к двери, к той самой двери, которую она так хорошо заперла и завесила. Через нее-то он и вошел. Он уже у Пшивлоцкой. Щелкает регулятор приемника. Тишина. Дрожащими еще руками Агнешка ищет на столе укатившуюся свечу, спички, и вдруг ей приходит в голову идея, решительная и злая. Непреодолимое искушение приказывает ей: подойди к этой самой двери, она приоткрыта, не ты ее открывала, не тебе и отвечать, и послушай или подслушай, теперь уже все едино, все равно ты погибла.

— Я, кажется, заснула… Напилась, что ли? — Приглушенный смешок, фамильярный и многозначительный. — Ты выходил?

— Да.

— К ней? (Без удивления и упрека, словно бы они договорились еще раньше и ему оставалось лишь подтвердить.)

— Да.

— Сказал ей?.. — И после короткой паузы, чтобы увериться, что он ее понял: — О нас?

— Да.

— Да, да, да… — Она дразнит его, но нежно. Ленивое, интимное бормотание, шорох. Она, видимо, приподнялась на тахте. Звук поцелуя. — Ответь же. — С благодушной иронией: — Елочка ее утешила?

— Плачет от счастья.

— Елочка — это в самый раз для нее. Так ей и надо. Кто ее сюда звал?.. (Свет ночника.)

— Погаси, Лёда.

(Словно бы момент некоторой растерянности. Свет гаснет и одновременно слышится стук деревянной дверцы.)

— Что ты искал в шкафу?

— Ликер. Любишь ты прятать.

— Мой лев… (Смешок, безмолвные нежности.) Ты доволен?

— Очень.

— Я тоже. Я так рада, Зенон, что мы опять понимаем друг друга. — Голос ее внезапно меняется, становится глубоким то ли от беспокойства, то ли от чувства. — Я тебе еще не сказала, но сейчас скажу.

— Погоди. Время есть. Ты коменданта этого знаешь? (Снова растерянность, в которой угадывается и подчинение, и неискренняя, неохотная покорность.) Того самого коменданта. Скажи. Чего он от тебя хотел на самом деле?

— Женится, старый дурень… (Пренебрежительный смех.) На свадьбу нас приглашает, меня и тебя… Старый дурень… (И опять смех, но неискренний, что-то в нем скрывается, в этом смехе — облегчение, тревога?) Мой лев… Свадьба… (Поцелуй.) Наша свадьба… Отвергнутый ты мой, усталый… Забота тебе нужна, внимание…. (Не толкнул ли он ее? Не отпихнул ли? Фраза оборвалась вдруг на удивленном вскрике, вскрике боли. И такой звук, будто Лёда пошатнулась.)

— Ну как, Лёда? Может, хватит? Позабавилась?

— Ты о чем?

— Послушай. (Тон вроде бы не изменился, и все же это другой голос, враждебный.) Дам тебе хороший совет. Пиши свои доносы сразу набело…

— Да ты что, Зенон!

— …или высылай черновики тоже. Впрочем, я и без этого знаю.