Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

На следующее утро, как мы и договорились, я встретил Феррари на вокзале. Лицо у него было бледное и осунувшееся, однако, увидев меня, он немного воодушевился. Он на удивление раздраженно и сварливо переругивался с носильщиками, таскавшими его багаж, спорил с ними упрямо и настойчиво, словно глухая старуха. Нервы у него явно были расстроены и напряжены, и все с облегчением вздохнули, когда он наконец вошел в свое купе. В руке он держал завернутый в желтую бумагу томик. Я спросил у него, интересная ли книга, на что он равнодушно ответил:

– Право, не знаю, только что купил. Очередная вещь Виктора Гюго. – Он показал мне титульный лист.

– «Последний день приговоренного к смерти», – медленно и отчетливо прочел я вслух. – А и в самом деле. Обязательно прочитайте. Очень занимательно.

Поезд почти было тронулся, когда он высунулся из окна и знаком попросил меня подойти.

– Помните! – прошептал он. – Я вверяю вам заботу о ней!

– Ничего не бойтесь! – ответил я. – Сделаю все, что в моих силах, чтобы заменить вас!

Он улыбнулся слабой смущенной улыбкой и пожал мне руку. Это были последние сказанные нами слова, поскольку поезд издал прощальный гудок, тронулся с места и уже через минуту быстро исчез из виду. Я остался один, один и с полной свободой действий: теперь я мог поступить со своей женой так, как мне заблагорассудится. Я мог бы даже убить ее, если бы захотел, – и никто бы мне не помешал. Я мог бы приехать к ней тем же вечером, объявить, кто я такой, обвинить ее в неверности и убить ударом ножа в сердце! Любой итальянский суд присяжных отыскал бы для меня смягчающие обстоятельства. Но зачем? Зачем мне попадать под обвинение в убийстве, пусть даже ради правого дела? Нет! Мой изначальный план был идеален, и мне нужно терпеливо следовать ему, хоть это и было нелегко. Пока я размышлял подобным образом, шагая от вокзала к дому, меня вдруг поразило неожиданное появление моего камердинера, который внезапно вырос передо мной будто из-под земли. Задыхаясь от бега, он вручил мне записку с пометкой «Чрезвычайно срочно». Она была от моей жены, и в ней содержалась всего одна строка:

Прошу вас, приходите немедленно. Стелла очень больна и хочет вас видеть.

– Кто это принес? – спросил я, ускорив шаг и знаком велев Винченцо следовать за мной.

– Старик, ваше сиятельство, Джакомо. Он плакал, весь трясся от горя и сказал, что у барышни горловая лихорадка – по-моему, он хотел сказать, что у нее дифтерия. Ей стало плохо посреди ночи, но няня решила, что ничего серьезного. С утра ей все хуже и хуже, и это очень опасно.

– За врачом, конечно же, послали?

– Да, ваше сиятельство. Так Джакомо сказал. Но…

– Но что ? – быстро спросил я.

– Ничего, ваше сиятельство. Старик лишь сказал, что врач прибыл слишком поздно.

У меня упало сердце, к горлу подступили рыдания. Я остановился и велел Винченцо кликнуть извозчика – их пролетки стоят повсюду на главных улицах Неаполя. Я запрыгнул на сиденье и, приказав кучеру как можно быстрее везти меня на виллу Романи, сказал Винченцо, что не вернусь в гостиницу до вечера, после чего мы помчались по ведущей вверх дороге. Доехав до виллы, я увидел, что ворота открыты, словно меня ждали, а когда приблизился к главному входу, мне навстречу вышел Джакомо.

– Как ребенок? – нетерпеливо спросил я.

Он не ответил, лишь мрачно покачал головой и показал на человека с добродушным лицом, спускавшегося по лестнице. В нем я тотчас узнал известного врача-англичанина, жившего по соседству. Я повторил ему свой вопрос, он жестом пригласил меня пройти в боковую комнату и закрыл дверь.

– Дело в том, – прямо сказал он, – что случай очень запущенный. Девочка, очевидно, в последнее время находилась в ослабленном состоянии, поэтому легко подхватила витавшую рядом инфекцию. От природы организм у нее сильный, это я заметил, и, если бы меня вызвали, когда симптомы только начали проявляться, я бы ее вылечил. Няня сказала, что не решилась зайти в комнату к матери и побеспокоить ее после полуночи, иначе она позвала бы ее взглянуть на ребенка. К сожалению, сейчас я ничего не могу сделать.

Я слушал его словно во сне. Даже старая Ассунта не осмелилась зайти в комнату хозяйки после полуночи! Хотя ребенок мог быть серьезно болен и испытывать страдания. Причина была мне хорошо известна – слишком хорошо! Значит, пока Феррари наслаждался страстными объятиями и нежными прощаниями, мою малышку оставили бороться с болью и лихорадкой без материнской заботы и ласки. Не то чтобы они сильно помогли, но я, по своей глупости, надеялся, что хоть капелька женской добродетели оставалась в той, которую я напрасно считал первой и единственной любовью своей жизни! Доктор молча смотрел на меня, пока я стоял в задумчивости, и после паузы снова заговорил.