Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

Бедняга Уивис! Его жестоко наказали за преданность.

– Я очень люблю собак, – медленно проговорил я, – и они обычно быстро ко мне привязываются. Можно мне взглянуть на вашего пса?

– О, разумеется! Гвидо, сходите отвязать его?

Феррари не шевельнулся и продолжал сидеть, откинувшись на спинку стула, и потягивал кофе.

– Благодарю покорно, – с усмешкой ответил он. – Возможно, вы забыли, как в прошлый раз, когда я его отвязывал, он чуть не разорвал меня на части. Если не возражаете, я лучше поручу это дело Джакомо.

– Возможно, после такого рассказа о поведении собаки графу не захочется ее увидеть. Ведь и вправду, – сказала Нина, поворачиваясь ко мне, – Уивис очень невзлюбил синьора Феррари, хотя он добродушный пес и всегда играет с дочуркой, когда та к нему подходит. Вы действительно желаете его видеть?

Когда я поклонился в знак согласия, она дважды позвонила в колокольчик. Появился дворецкий.

– Джакомо, – продолжила она, – отвяжите Уивиса и приведите сюда.

Джакомо снова посмотрел на меня робким вопрошающим взглядом и отправился выполнять приказание. Через пять минут вой внезапно стих, и по залитой лунным светом лужайке вприпрыжку пронеслась вытянутая гибкая черная тень – это Уивис мчался во весь опор. Не обращая внимания ни на хозяйку, ни на Феррари, он с радостным лаем бросился ко мне. Пес без устали вилял хвостом, торопливо дышал от волнения, прыгал вокруг моего стула, потом, нагнув голову, принялся лизать мои ноги и руки, преданно терся о колено. Моя жена и Феррари в полном изумлении наблюдали за этими бурными проявлениями восторга. Я заметил их реакцию и небрежным тоном произнес:

– Я же говорил вам, как все будет! Ничего из ряда вон выходящего, уверяю вас. Все собаки так со мной себя ведут.

С этими словами я повелительным жестом положил руку на шею пса. Тот сразу же лег, лишь изредка поднимая свои большие задумчивые карие глаза и глядя мне в лицо, словно пытаясь понять, что же во мне так сильно изменилось. Но никакой маскарад не мог обмануть его чутья – верный пес узнал хозяина. Тут мне показалось, что Нина побледнела. Ее унизанная украшениями маленькая белая рука, лежавшая рядом с моей, слегка дрожала.

– Вы боитесь это благородное животное, синьора? – спросил я, внимательно глядя на нее. Она делано рассмеялась.

– О нет! Но Уивис обычно стесняется незнакомых людей, и я никогда не видела, чтобы он столь восторженно приветствовал кого-то, кроме моего покойного мужа. Это очень странно!

Феррари, судя по его лицу, был с ней согласен и, похоже, неприятно озадачен подобным обстоятельством.

– Вот что еще странно, – заметил он. – Уивис вдруг совершенно забыл обо мне. А ведь он всегда меня облаивает, когда я прохожу мимо.

Услышав его голос, пес и вправду тревожно зарычал, но прикосновение моей руки тотчас его успокоило. Демонстративная враждебность пса по отношению к Феррари удивила меня: это было что-то новое, поскольку до моих похорон он относился к нему совершенно дружелюбно.

– В свое время мне довелось много работать с собаками, – произнес я невозмутимым тоном. – Их чутье показалось мне поразительным: они, похоже, почти всегда тотчас же распознают, кто их друг. Этот ваш Уивис, графиня, явно понял, что у меня много друзей среди его собратьев, так что в его отношении ко мне нет ничего странного.

Намеренная отчужденность, с которой я говорил, и проявление бурного восторга Уивиса по отношению ко мне постепенно успокоили обоих предателей, поскольку после небольшой паузы инцидент был исчерпан и наш разговор продолжился в ровной и непринужденной манере. Однако перед уходом я предложил посадить пса на цепь.

– Поскольку, если это сделаю я, – добавил я, – то гарантирую, что он своим воем не нарушит ваш ночной покой.

Мое предложение одобрили, и Феррари повел меня показать место, где стояла конура. Я посадил Уивиса на цепь и ласково его погладил. Пес, похоже, все понял и покорился своей участи, безропотно улегшись на соломенную подстилку и лишь умоляюще взглянув на меня умными глазами, когда я повернулся и пошел прочь.

Прощаясь с Ниной, я вежливо, но твердо отказался от предложения Феррари проводить меня до гостиницы.

– Обожаю бродить один под луной, – пояснил я. – Позвольте мне и на этот раз последовать своей привычке.

После добродушных препираний они уступили моему желанию. Я равнодушно пожелал им обоим спокойной ночи, низко склонился к руке жены и довольно холодно – видит Бог – ее поцеловал, однако этого оказалось достаточно, чтобы она зарделась от удовольствия. Феррари лично проводил меня до ворот и убедился, что я вышел на дорогу. Пока он смотрел мне вслед, я медленно и задумчиво шагал в сторону города, но, как только лязгнули запираемые им ворота, я осторожными бесшумными шагами вернулся обратно.