Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

Ответьте мне, исстрадавшиеся мужья «светских женщин»: что бы вы не отдали за то, чтобы вновь обрести свободу и самоуважение? За то, чтобы с поднятой головой ходить перед своими же слугами? За то, чтобы отдавать приказы без опаски, что их тотчас же отменят? Ах, бедные мои друзья! Ни за какие миллионы вам не купить подобных радостей. Пока ваши очаровательные вторые половины будут, как жена цезаря, оставаться «вне подозрений» (а они обычно искусно вами управляют), ровно столько же вы будете танцевать перед ними, словно добродушные неуклюжие медведи, коими вы и являетесь, лишь иногда давая себе волю и выражая свои чувства рычанием, которое в лучшем случае вызовет лишь насмешки.

Моя жена оказалась абсолютно земной женщиной. Я никогда не видел столь явных и ярких проявлений ее характера, как теперь, когда она прилагала все силы к тому, чтобы увлечь и очаровать меня. Я считал ее возвышенной, чистой, ангельской натурой! Но уж если кто и был ангелом, то только не она! Когда она заговорила, я тут же заметил, как изменилось лицо Феррари. Он сделался более молчаливым и угрюмым, в то время как она все сильнее блистала красноречием и радушием. Я ничем не выдал, что увидел его нараставшую скованность, и продолжал вовлекать его в разговор, заставляя высказывать свое мнение о различных предметах, связанных с искусством, в котором он якобы бы сведущ. Он отвечал с огромной неохотой, и когда ему приходилось говорить, его слова звучали резко и даже раздраженно, причем настолько, что моя жена со смехом попеняла ему за это.

– Вы положительно несносны, Гвидо! – воскликнула она. Потом, осознав, что назвала его по имени, повернулась ко мне и добавила: – Дома я всегда называю его Гвидо, вы же знаете, что он мне как брат.

Он посмотрел на нее, и глаза его угрожающе вспыхнули, однако он промолчал. Нине явно было приятно видеть его в расстроенных чувствах, ей доставляло удовольствие уязвлять его гордость, и, когда он пристально взглянул на нее со смесью укора и удивления, она весело рассмеялась. Затем, встав из-за стола, с кокетливой любезностью обратилась к нам.

– Я оставлю вас, господа, допивать вино, – сказала она. – Я знаю, что мужчины обожают обсуждать разные скандалы, а для этого их нужно оставить одних. Вы же потом присоединитесь ко мне на веранде? Кофе подадут туда.

Я поспешил открыть ей дверь, когда она с улыбкой выходила из столовой, и, вернувшись к столу, налил еще вина себе и Феррари, который сидел, угрюмо рассматривая свое отражение в широком сверкающем ободке серебряного блюда для фруктов. Дворецкий Джакомо давно вышел из комнаты, мы остались совершенно одни. Пару секунд я обдумывал свой план, игра завязывалась интересная, как шахматная задача. С расчетливостью осторожного игрока я сделал следующий ход.

– Прекрасная женщина, – задумчиво пробормотал я, потягивая вино, – и к тому же умная. Восхищаюсь вашим вкусом, синьор!

Он резко вздрогнул.

– Что… Что вы имеете в виду? – со сдерживаемой яростью спросил он.

Я разгладил усы и добродушно улыбнулся.

– Ах, молодая кровь, молодая кровь! – вздохнул я, покачав головой. – Она свое возьмет! Зачем стыдиться своих чувств, мой дорогой? Я от всей души вам симпатизирую, и если дама не оценила внимания столь пылкого и учтивого поклонника, тогда она и вправду небольшого ума! Не каждой женщине выпадает такая возможность обрести счастье.

– Вы считаете… вы полагаете… что я…

– Что вы в нее влюблены? – сдержанно закончил я. – Ну, разумеется! А почему бы и нет? Ведь так и должно быть. Даже покойный граф не желал бы для своей вдовы лучшей доли, чем стать женой своего самого близкого друга. Позвольте выпить за ваше здоровье! Удачи вам в любви!

Закончив говорить, я осушил свой бокал. Несчастный глупец! Он был полностью обезоружен, его подозрения относительно меня растаяли, как дымка под лучами утреннего солнца. Лицо его просияло, он схватил меня за руку и с силой пожал ее.

– Простите меня, граф! – с искренним раскаянием произнес он. – Боюсь, что повел себя грубо и неучтиво. Ваши добрые слова вернули меня на путь истинный. Вы считаете меня ревнивым безумцем, но я действительно решил, что вы почувствовали к ней симпатию, и я (прошу меня простить!) уже подумывал… убить вас!

Я негромко рассмеялся.

– В самом деле? Как мило с вашей стороны! Благое намерение, но вы ведь знаете, куда вымощен путь подобными замыслами?

– Ах, граф, ваше благородство позволяет вам столь легко принять мое признание, однако уверяю вас, что последний час был для меня совершенно ужасен!