Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

– Это ваше кредо? – спросил я.

– Конечно, это мое кредо. И Соломон в глубине души верил в то же. «Ешь, пей, веселись, ибо завтра мы умрем». Это кредо Неаполя и почти всей Италии. Разумеется, низшие классы по-прежнему цепляются за несостоятельные теории, основанные на суевериях, но люди образованные уже давно отбросили все старосветские понятия.

– Я вам верю, – сдержанно ответил я. Я не испытывал желания с ним спорить, мне хотелось лишь тщательнее изучить его мелкую душонку, дабы окончательно убедиться в его полной никчемности. – Согласно достижениям современной цивилизации, нет никакой особой нужды быть добродетельным, если это нас не устраивает. Единственное, что нужно для жизни в удовольствиях, – это избегать публичных скандалов.

– Именно так! – согласился Феррари. – И это всегда можно легко сделать. Возьмем репутацию женщины: ничто не рушится так легко, как нам всем известно, до того, как она выйдет замуж. Однако выдайте ее замуж удачно – и она свободна. Она может завести дюжину любовников, если захочет, а если она умеет хорошо все обставлять, то ее мужу и не нужно беспокоиться. У него есть свои любовницы – так отчего ей не последовать его примеру? Лишь немногие женщины неумелы, чересчур чувствительны и легко себя выдают. Затем обманутый муж (тщательно скрывающий свои милые шалости) обо всем узнает, и начинается жуткий скандал, в котором худшее – это моральная сторона. Но по-настоящему умная женщина всегда сможет избежать злословия, если захочет.

«Презренный негодяй!» – подумал я, с едва скрываемым отвращением глядя на его симпатичное лицо и фигуру. При всей своей образованности и воспитанности он был злодеем до мозга костей, таким же низким, если не хуже, как разбойник с большой дороги, которому не писаны человеческие законы. Однако в ответ я лишь заметил:

– Сразу видно, что вы обладаете глубокими знаниями о мире и его правилах. Восхищаюсь вашей проницательностью! Из ваших слов я заключаю, что вы нисколько не сочувствуете обманутым супругам?

– Нисколько, – сухо ответил он. – Их слишком много, и они слишком смешны. «Обманутый муж», каким он себя считает в подобных случаях, всегда являет собой абсурдное зрелище.

– Всегда? – с неприкрытым любопытством спросил я.

– Ну, вообще говоря, да. Как он может что-то исправить? Он может лишь бросить вызов любовнику жены. Можно устроить дуэль, на которой ни один из противников не будет убит: они легонько ранят друг друга, потом обнимаются, плачут, вместе пьют кофе, а на будущее полюбовно договариваются по очереди пользоваться благосклонностью дамы.

– И действительно! – воскликнул я с деланым смешком, внутренне проклиная его отвратительную распущенность. – Теперь именно так модно мстить?

– Это абсолютно приемлемый способ мщения, – ответил он. – Лишь отпетый негодяй способен на полном серьезе пролить чужую кровь.

Лишь отпетый негодяй! Я пристально посмотрел на него. Его улыбающиеся глаза встретили мой взгляд с добродушной, лишенной страха искренностью. Он явно не стыдился своих взглядов, скорее гордился ими. Стоя передо мной с освещенным ярким солнцем лицом, он казался воплощением юности и мужской силы, Аполлоном снаружи и Силеном внутри. При виде его душа моя корчилась от отвращения. Я знал, что чем скорее оборвется его распутная жизнь, тем лучше, в любом случае в мире станет одним предателем меньше. Мысль о моем страшном, но справедливом долге овеяла меня, словно дуновение тленного ветра, по телу пробежала нервная дрожь. Очевидно, на моем лице отразилась бушевавшая во мне буря, поскольку Феррари воскликнул:

– Граф, вам нехорошо?! Не больны ли вы?! Прошу вас, обопритесь на меня! – С этими словами он протянул мне свою руку.

Я мягко, не непреклонно отстранил ее.

– Ничего особенного, – холодно ответил я. – Просто легкая дурнота, которая часто одолевает меня, последствие недавней болезни.

Тут я взглянул на часы: день быстро приближался к концу.

– Прошу меня извинить, – продолжил я. – Сейчас я вас покину. Что касается картин, которые вы позволили мне выбрать, то мой слуга зайдет за ними вечером и избавит вас от необходимости их отправлять.

– Меня не затруднит… – начал Феррари.

– Простите, – прервал я его, – но позвольте мне поступить по-моему. Я немного своеволен, как вам известно.

Он поклонился и улыбнулся улыбкой придворного льстеца – именно такие улыбки я ненавидел. Он с готовностью предложил проводить меня до гостиницы, однако я в довольно категоричной форме отклонил его предложение, в то же время поблагодарив его за любезность. На самом же деле я едва выносил его общество: стало сказываться нервное напряжение, и мне очень хотелось побыть одному. Я чувствовал, что если пробуду с ним немного дольше, то не смогу побороть искушения вцепиться ему в глотку и придушить. Поэтому я распрощался с ним дружелюбно, но достаточно холодно и церемонно, а он рассыпался в благодарностях за честь, которую я ему оказал, купив его картины. Я отказался от его благодарностей, заверив его, что моя радость от покупки его картин далеко превосходит его восторги и я горжусь тем, что стал обладателем столь ценных свидетельств его гения. Он проглотил мою лесть так же жадно, как рыба заглатывает наживку, и мы расстались, совершенно довольные друг другом. Стоя в дверях, он смотрел, как я шел по бугристой дороге медленной и осторожной походкой пожилого человека. Едва скрывшись из виду, я ускорил шаг, поскольку из-за бушевавших во мне противоречивых чувств с огромным трудом сохранял самообладание. Когда я вошел в свои гостиничные апартаменты, первым, что бросилось мне в глаза, была большая корзина из ивовых прутьев, полная спелых фруктов и цветов, стоявшая в центре стола и сразу же бросавшаяся в глаза.