Уолтер Тевис - Ход королевы

– Спасибо.

– Можешь переодеться в спальне, – сказал Бенни.

– Мне нужно принять душ.

– Он в твоем распоряжении.

Бенни принялся раскладывать посреди гостиной портативный шахматный столик с зелеными и бежевыми квадратами. Когда Бет вернулась из ванной, он расставлял фигуры и пешки.

– Итак, – сказал Бенни, – начнем, пожалуй, с этого. – И протянул ей скатанные в трубку брошюры и журналы, перехваченные резинкой. Сверху оказалась брошюра в дешевой бумажной обложке с крупным заголовком «Рождественский шахматный конгресс в Гастингсе. Фалез-Холл, Уайт-Рок-Гарденс» и помельче: «Сборник партий». Страницы брошюры были заполнены крошечным, неряшливо отпечатанным шрифтом. На каждой умещались записи двух партий с жирными заглавиями: «Лученко – Ульман», «Боргов – Пенроуз». Вторая брошюра называлась просто – «Гроссмейстерские шахматы» и по качеству издания была похожа на гастингскую. Из четырех журналов три были немецкие и один – советский.

– Разберем гастингские партии, – сказал Бенни. Он сходил в спальню, принес оттуда два деревянных стула и поставил по обеим сторонам складного шахматного столика у большого окна. Грузовик все еще стоял возле дома, и улица была запружена медленно ехавшими машинами. – Ты – белыми, я – черными.

– Я еще не завтракала…

– Яйца в холодильнике, – махнул рукой Бенни. – Первым делом займемся партиями Боргова.

– Всеми?

– Он будет в Париже, когда ты туда приедешь.

Бет посмотрела на журналы у него в руках, скользнула взглядом в окно и перевела его на часы. Было десять минут девятого.

– Сначала я позавтракаю, – сказала она.

Пообедали они сэндвичами из ближайшего гастронома, не отрываясь от доски, а ужин заказали из китайской забегаловки на Первой авеню. Бенни не позволял Бет торопиться в дебютах – останавливал после каждого неочевидного хода и требовал объяснить, почему она пошла именно так; заставлял анализировать все действия, выбивавшиеся за рамки привычных схем; иногда в буквальном смысле хватал за руку, не позволяя сделать следующий ход, и начинал задавать вопросы: «Почему не конем?», «Почему он не поставил защиту от ладьи?» или «А что будет с отсталой пешкой?». Бенни был скрупулезен, дотошен и безжалостен. Бет и самой доводилось задаваться такими вопросами за годы игры в шахматы, но она никогда не искала ответы с такой одержимостью. Сейчас ее мозг то и дело удваивал обороты, хотелось немедленно проверить возможности, открывавшиеся на том или ином ходу шахматной партии, которую они воспроизводили на доске, броситься с позиции, найденной Лученко, Мекингом или Черняком, в молниеносную атаку на Боргова, но Бенни гасил ее порыв очередным вопросом о защите, об открывшихся ходах для белопольных и чернопольных фигур, о том, не нужно ли ладье занять такую-то вертикаль. Порой это бесило Бет, но она видела, что вопросы Бенни не лишены смысла. Она разыгрывала партии гроссмейстеров в уме с того дня, как ей в руки впервые попал выпуск «Шахматного обозрения», но не приводила свои знания в систему. Она разыгрывала эти партии, чтобы насладиться победой, ощутить дрожь волнения от смелой жертвы или форсированного мата, особенно в партиях, которые потому и публиковали в книгах и журналах, что в них таились драматические повороты – как в играх из сборников Фреда Рейнфельда [56] Фред Рейнфельд (1910–1964) – американский шахматный журналист и инструктор, входивший в 1930-е гг. в число сильнейших шахматистов США. , изобиловавших жертвами ферзя и нарочитыми эффектами. По своему турнирному опыту Бет знала, что не стоит ждать от соперника жертвы ферзя или внезапного мата конем и ладьей, однако подобные партии, напечатанные на бумаге, доставляли ей наслаждение. Она любила Морфи именно за это, а не за проходные матчи и уж точно не за проигранные унылые партии – а Морфи, как и все, бывало, проигрывал. Но обычные шахматы с банальными ходами всегда навевали на нее скуку, даже если в этих партиях участвовали гроссмейстеры, и совсем уж в тоску ее вгоняли Ройбен Файн с его анализом шахматных окончаний и статьи в «Шахматном обозрении» с разбором ошибок в анализе Ройбена Файна. Никогда в жизни она не занималась ничем подобным тому, что Бенни заставил ее делать сейчас.

Партии, которые они разбирали с Бенни, были образцами очень серьезной, продуманной, искусной игры лучших шахматистов мира; интеллектуальная энергия, сосредоточенная в каждом ходе, поражала воображение, но при этом зачастую они заканчивались феерически глупо или неубедительно. Колоссальная сила мысли вкладывалась порой в один-единственный ход какой-нибудь белой пешкой – начиналось затяжное наступление, в котором угроза должна была проявиться только через полдюжины ходов, но черные угадывали эту угрозу раньше и находили решение, разрушавшее планы белых, и тогда тот блистательный ход пешкой полностью терял смысл. Это приносило разочарование и все же, благодаря тому, что Бенни заставлял ее останавливаться и подробно анализировать позиции, увлекало. Они посвятили этому занятию шесть дней, покидая квартиру лишь по необходимости, и один раз, в среду вечером, сходили в кино. Ни телевизора, ни магнитофона у Бенни не было, его квартира предназначалась исключительно для еды, сна и шахмат. Они сыграли почти все партии из гастингского сборника и советской брошюры, за исключением тех, что заканчивались гроссмейстерской ничьей.