Алекс Тарн - Шабатон [Журнальный вариант]

— Не совсем так. Твой настоящий дед был еще и настоящим фанатиком-коммунистом. Не знаю, насколько ты знаком с историей своей нынешней страны, но многие мечтали построить в Израиле социализм советского образца, считали Сталина солнцем народов и даже планировали вооруженный переворот. К середине 50-х их сила пошла на убыль, а Бен-Гурион окончательно решил ориентироваться на капстраны, хотя его и отталкивали все, кроме французов. В общем, надежды тамошних коммунистов на присоединение к соцлагерю мало-помалу иссякли. А осенью 56-го случился еще и Суэцкий кризис…

Игаль непонимающе помотал головой.

— При чем тут Суэцкий кризис?

— При том, что когда Израиль захватил Синай и объявил, что не собирается оттуда уходить, Советский Союз был на грани решения послать в Сирию войска под видом добровольцев и взять власть в Тель-Авиве военным путем. Буквально на грани. Наверно, и послал бы, если бы не венгерское восстание, которое случилось в то же время. Штаты тогда гневались на израильтян за то, что те начали войну без санкции Эйзенхауэра. Франция и Англия шмыгнули в кусты. Никто в тот момент не стал бы защищать Израиль от советского вторжения. Никто. А уж когда Булганин издал ноту, где говорилось, что Бен-Гурион поставил под угрозу само существование своей страны, многие думали, что так и произойдет. Израильские коммунисты всерьез готовились встречать советского солдата-освободителя и были жутко разочарованы, когда Москва упустила такой уникальный шанс. Ну а для Ноама Сэлы это стало сигналом, что отныне придется сражаться с мировым империализмом другим путем. И он пришел к нам, чтобы предложить свою помощь.

— То есть стал шпионом? Ноам Сэла шпионил в пользу СССР? Трудно поверить…

— Разве? — удивился Сергей Сергеевич. — По-моему, ничуть не трудно. В те годы такие идейные добровольные помощники сидели едва ли не за каждым кустом. Не только в Израиле, но и в Америке, и в Европе — повсюду. И, кстати, гражданская война в Испании очень тому способствовала…

— Да, но он ведь бежал, дезертировал.

— Верно, дезертировал. Но в 56-м на это уже смотрели как на очень давние дела… Кто старое помянет, тому глаз вон. Да и кто бы на его месте не сбежал? Спецкоманды НКВД тогда ликвидировали всех, кто занимался вывозом испанского золота. Александр Орлов, непосредственный начальник твоего настоящего деда, тоже ведь смылся в Канаду. А вот народный комиссар Ежов не сумел, и в результате схлопотал пулю — скорее всего, именно по этой причине. Ну не было у Ежова брата в Париже, хоть ты тресни. А у Островского был, и он хорошо об этом знал по долгу службы.

— То есть его встреча с братом на парижской улице не была случайной…

Смирнов рассмеялся.

— Таких случайностей не бывает, сынок. Твой дед прекрасно спланировал побег. Подготовил двойника, инсценировал нападение, а затем по французским документам Андре Клиши с легкостью добрался до Парижа и с той же легкостью нашел там брата… Прекрасная профессиональная работа. Единственный прокол: не добил Калищева. Хотя, если бы добил, я не встретил бы твою маму, ты не появился бы на свет, и мы не шли бы сейчас вдвоем по этому бульвару.

— И он шпионил до…

— Пока не поймали.

— Кто? Кто его поймал?

— Как это кто? — Сергей Сергеевич недоуменно воззрился на сына. — Те, кто у вас там ловит шпионов. Контрразведка, служба безопасности…

— Но почему об этом никто не знает? Включая его детей…

— Те, кому надо, знают, — спокойно отвечал Смирнов. — Далеко не всегда такие вещи публикуют. Особенно, если человек отказывается сотрудничать, а в этом случае, видимо, так и произошло. Тогда его просто по-тихому убирают. Например, инсценируют автокатастрофу.

— Вы хотите сказать, что…

— Хочу и говорю, — улыбнулся Смирнов. — Ирония судьбы заключается в том, что тот, кто не раз затевал смертельные инсценировки, сам погиб в результате постановочной аварии.

— Смертельные инсценировки… — повторил доктор Островски. — Его жена погибла от неосторожного обращения с оружием. Это было…

— …в начале шестидесятых, — закончил за него Смирнов. — Да, я в курсе. Сэла пытался привлечь ее к своей работе на нас. Она ведь тоже была фанатичной сталинисткой — ничуть не меньшей, чем он. Но тут, как я понимаю, нашла коса на камень.

В конце бульвара доктор Островски остановился.

— Спасибо за беседу, Сергей Сергеевич, — сказал он, протягивая руку. — Я узнал много нового.

— Что, уже всё? Расстаемся? — старик явно хотел, чтобы это прозвучало бодро, но получилось жалко.