Людмила Толмачева - Ягоды бабьего лета

— Это она может. Это сколько угодно. Но, знаете, дорогая Любовь Антоновна, иногда надо бы и меру знать. Быть во всем и всегда принципиальной дурой — значит впадать в другую крайность. Критикуя ближних, мы порой не видим леса за деревьями. То бишь не замечаем хорошего, что составляет, как правило, суть человека, за мелкими недостатками, которыми каждый из нас напичкан по горло. А во-вторых, забываем о бревне в собственном глазу. Вот вам моя, так сказать, деревообрабатывающая философия.

Люба тихонько смеялась. Софья Захаровна на том конце провода тоже посмеивалась.

— Софья Захаровна, спасибо вам за ложку меда…

— Вряд ли это спасет вашу бочку дегтя, я думаю. А вот и Лина. Триллер, слава Богу, закончился.

— Алло, — услышала Люба Линин голос.

— Добрый вечер, Лина.

— Добрый вечер, — насторожилась девочка.

— Тебе удобно говорить? Никто не мешает?

— Нет, бабушка ушла.

— Лина, я весь вечер переживала, а теперь решила позвонить и попросить прощения. Ты простишь меня?

— За что?

— За то, что произошло на уроке.

— Но-о… Я не понимаю…

— Я не имела права читать вслух то, что вы написали.

— Да, я не ожидала… Но, мне кажется, лучше так, чем никак. Должна же она, наконец, уразуметь, что нельзя жить одними интригами, что существуют такие понятия, как честность, искренность и доброта. Поэтому вы зря просите у меня прощения, Любовь Антоновна. Все было правильно.

— Спасибо. Лина, мне не дает покоя еще одно. Почему так странно повел себя Тим?

— Странно? По-моему, наоборот. Это уже все давно засекли, кроме Янки. Ему надоело быть верным вассалом. На побегушках. Как Пьеро у Мальвины.

— А не слишком ли это жестоко?

— Но это на самом деле так. Ведь вы всего не знаете. Видели бы эту пару на дискотеке или в кино. Только и слышишь: «Тим, подай! Тим, принеси! Тим, замолчи! Тим, не прикалывайся!» И так далее. А ее патологическая ревность! Как будто старая склочная жена отчитывает своего мужа. Кошмар!

— Ну, если это так, то его можно понять.

— Еще бы!

— Тогда зачем эти свидания под лестницей?

— A-а. Это ее инициатива. Слишком уж она инициативная. Не ценит свою внешность. Да и вообще. Девчонка должна иметь хоть какую-то гордость.

— А может, все это потому, что она по-настоящему любит Алтуфьева?

— Возможно, — вздохнула Лина. — Вот поэтому мне ее жаль.

— Тебе ее жаль за то, что она без ума влюблена?

— Нет, не поэтому. Просто… Нельзя так пресмыкаться и в то же время идти по чужим трупам.

— Ой, Лина, — не выдержав, рассмеялась Люба. — За словом в карман ты не полезешь.

— Мне и бабушка то же говорит.

— Ладно. Буду надеяться, что этот урок не пройдет для нее даром.

— Я тоже надеюсь.

— Ну, до свиданья, Лина.

— До свиданья.

В субботу они готовились к приему гостей: Лины и ее бабушки. Мария Владимировна пекла свой фирменный пирог с рыбой. Аня пылесосила ковер и мягкую мебель. А Люба бегала в ближайший гастроном за конфетами и фруктами.

Ровно в пять прозвенел дверной звонок. Встречать гостей пошли вчетвером — Мартин побежал первым. Лина, сияющая, с букетом сиреневых гвоздик, в белой куртке, отороченной мехом, и красной вязаной шапочке, выглядела снегурочкой. Софья Захаровна, близоруко щурясь сквозь сильные очки, осторожно переступила порог и подала Любе коробку с тортом. В такие моменты, когда люди впервые появляются в незнакомом доме, обычно присутствует некоторая неловкость и даже натянутость. Но это был не тот случай. Софья Захаровна, казалось, могла мгновенно освоиться даже на приеме у английской королевы. Ее искрометные, слегка грубоватые шутки наполнили атмосферу дома радостью праздника. Всем сразу стало легко и комфортно. Вскоре Мария Владимировна закрылась в Любиной комнате, так как не успела переодеться до прихода гостей. Люба с Софьей Захаровной прошли на кухню, а девочки остались в большой комнате.

— У нас тоже кошка живет, — сказала Лина, взяв на руки Мартина и гладя его.

— А как ее зовут? — спросила Аня, садясь на диван рядом с Линой.

— У нее три имени.

— Как это? — удивилась Аня.

— Мама ее зовет Мэри, я — Марусей, а бабушка — Марфусей. Хотя у бабушки это зависит от настроения. Если Маруся, к примеру, порвет штору или еще что-нибудь натворит, то она превращается в Марго или Мурлындию, а если ластится к бабушке, мурлычет и урчит, то становится Мусей или Мисюсь.

— Мы тоже Мартина по всякому зовем, правда, Мартин? — погладила кота Аня. — Например, Мартюней или, если бабушка сердится, то называет его Мартыном.