Людмила Толмачева - Ягоды бабьего лета

— Директор в отпуске.

— А кто его замещает?

— А для чего он вам?

— По личному делу. Мне надо поговорить…

— Ну дак и приходите, когда он будет.

— Совсем необязательно с ним! Можно и с заместителем.

— Заместителя тоже нет. Она уехала по делу.

— Но кто-то из начальства, наверное, есть?

— Только врач.

— Вот и прекрасно. Я могу поговорить с врачом.

— Обождите здесь, я пойду, доложу ей. Как ваша фамилия?

— Фамилия? А зачем вам моя фамилия? Она ни о чем не говорит…

— Кто не говорит?

— Ф-фамилия.

Люба уже злилась и на эту тетку, и на себя, и на глупую ситуацию, в которой оказалась.

— Вы мне голову не морочьте, любезная. Или я дверь запру — и весь разговор.

— Постойте! Чащина моя фамилия, — торопливо сказала Люба, испугавшись, что тетка в самом деле закроет дверь.

— А звать как?

— Любовь Антоновна.

— Ладно, обождите тут.

Дверь закрылась, и Люба, слегка растерянная от недружелюбного приема, осталась стоять на крыльце. Ждать пришлось долго. Наконец дверь открылась и неприветливая женщина в линялом халате молча посторонилась, как бы приглашая Любу войти.

Люба шла следом за «истуканом» по длинному темному коридору первого этажа, пропахшему чем-то кислым, и лихорадочно обдумывала первую фразу, которую скажет врачу. Вдруг ее провожатая резко остановилась и Люба, продолжая по инерции идти, толкнула ее в бок так сильно, что та чуть не упала:

— Ты чего, ошалела, чо ли? Глядеть надо под ноги! Вот здеся врач, проходи.

Не слушая Любиных извинений и не удостоив ее взглядом, она пошла обратно в вестибюль.

Люба постучала и, услышав: «Входите!», несмело вошла в кабинет врача. Его обстановка была типичной для подобных заведений: стол, пара стульев, стеклянная этажерка с медикаментами, шкаф с документацией и кушетка, обтянутая коричневым потрескавшимся дерматином.

За столом сидела женщина, сильно напоминающая жабу. На это сравнение наталкивали слишком уж характерные черты: водянистые выпученные глаза, большой рот, расплывшееся туловище с такой короткой шеей, что голова казалась ввинченной в него по самые плечи.

— Здравствуйте! Меня зовут Любовь Антоновна. Я…

— Проходите, присаживайтесь. Так, я слушаю вас.

Любе сразу не понравился тон ее голоса. Он был не просто холодно-высокомерным, а ледяным, не допускающим не только фамильярности или простоты со стороны собеседника, а заставляющим заискивать и оправдываться. Люба в душе вся ощетинилась, хотя внешне выглядела вполне благочинно.

— Я из Москвы приехала. Дело в том, что вчера по телевизору показали ваш интернат…

— Ах, вон оно что! — со вздохом облегчения произнесла врач. — Так вы по поводу нашего Николая?

— Д-да… Я…

— А я подумала, что очередная инспекция из облздрава.

Ее голос переменился до неузнаваемости. Высокомерные модуляции еще оставались, но лед растаял. А на некрасивом лице даже появилась улыбка.

— Давайте знакомиться. Меня зовут Нинель Эдуардовна. Я главный врач в этом доме-интернате. А вы, Любовь Антоновна, кем приходитесь Николаю?

— Двоюродной сестрой.

— Да? — Нинель Эдуардовна смерила Любу взглядом, в котором читалось легкое недоумение.

— Я увидела его по телевизору и сразу же узнала. Вот. Приехала за ним…

— Это как-то странно… А что, других, более близких, родственников разве нет?

— Ну почему. Есть, конечно. Но, понимаете, им некогда, работают. А я на пенсии, времени у меня хоть отбавляй…

— A-а. Понятно. Ну что же, Любовь Антоновна, дело это не такое простое, как вам, должно быть, кажется. Во-первых, объясняться вам придется с исполняющей обязанности директора Комлевой. Ее сейчас нет. Она уехала за медикаментами и будет только завтра.

Во-вторых, предстоит процедура оформления документов, установления личности и тому подобное. Я, конечно, не специалист, но общее представление о таких делах имею. Ведь он находится в федеральном розыске, не так ли?

Люба кивнула, а жабоподобная Нинель встала, чтобы взять из шкафа медицинскую карту.

— Вот его, так сказать, документ. Другого не имеем.

Она села, затем пристально, даже изучающе посмотрела на Любу и, послюнявив палец, перевернула первую страницу:

— Та-ак. Николай Майский… Это условное имя, сами понимаете. Появился он у нас весной, вот и дали соответствующую фамилию…

— А когда конкретно это было?

— Восемнадцатого мая. Совпадает с вашим случаем?

— Да, да! Совпадает. Почти.

— Почти?

— Он пропал в начале февраля. Тогда… Постойте! А где же он был до мая?