Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

На геометрически правильные фигуры: круг, квадрат, куб и так далее, критики вкуса обыкновенно указывают, как на самые простые и самые несомненные примеры красоты. И все-таки эти фигуры называются правильными именно потому, что их нельзя представить себе как-либо иначе, а только именно так, и что на них надо смотреть только как на изображение определенного понятия, которое предписывает правило этой фигуре (по которому только она и возможна). Одно из двух суждений, следовательно, должно быть ошибочным: или суждение критиков, которые приписывают указанным фигурам красоту, или наше суждение, которое находит нужным для красоты целесообразность без понятия.

Трудно заставить человека, обладающего вкусом, находить в фигуре по циркулю больше наслаждения, чем в прихотливом наброске, в равностороннем и равноугольном квадрате больше наслаждения, чем в косом и в неравностороннем, как бы изувеченном, для этого достаточно обычного рассудка и не надо вкуса. Там, где заметно намерение, когда нужно, например, высказаться о величине площади или сделать понятными отношения частей друг к другу или к целому в делении, там нужны правильные фигуры, даже фигуры самого простого вида. И тогда наслаждение основывается не непосредственно на виде фигуры, но на пригодности ее для всевозможных целей. Комната, стены которой дают косые углы, площадь сада такого же свойства, даже всякое нарушение симметрии в фигуре животного (например, одноглазие), в здании или букете не могут нравиться, ибо они противны цели, и не только практически, по отношению к определенному назначению данной вещи, но и для оценки ее во всех возможных отношениях. Этого не бывает в суждении вкуса, которое, если оно чисто, удовольствие или неудовольствие непосредственно соединяет только с созерцанием предмета, без отношения к его назначению или к цели.

Правильность, которая ведет к понятию о предмете, есть, конечно, необходимое условие (conditio sine qua non) для того, чтобы объять предмет в его единственном представлении и определить разнообразное в его форме. Это определение по отношению к познанию есть цель, и по отношению к нему оно всегда связано с наслаждением (которое сопровождает достижение каждой, даже только проблематической цели). Но тогда это только одобрение того решения, которое удовлетворяет задаче, а не свободная и неопределенно-целесообразная деятельность душевных сил над тем, что мы называем прекрасным, когда рассудок готов к услугам изображения, а не воображение к услугам рассудка.

В вещи, которая возможна только через намерение, в здании, даже в животном правильность, состоящая в симметрии, должна выражать единство созерцания, которое сопровождает понятие о цели и относится к познанию. Но там, где нас должна занимать только свободная игра способностей представления (под тем условием, чтобы рассудок при этом не терпел никакого затруднения), в увеселительных садах, в украшении комнат и всевозможных изящных сосудов и так далее, правильности, которая проявляется как нечто вынужденное, насколько возможно надо избегать. Поэтому английский вкус в садах и вкус рококо в меблировке скорее побуждают свободу воображения приближаться к причудливости. В этой независимости от всякой принудительности правила дается именно тот случай, где вкус в проектах воображения может обнаружить свое величайшее совершенство.

Все резко правильное (что приближается к математической правильности) имеет в себе нечто, противное вкусу. Оно не дает продолжительного развлечения и при его созерцании, поскольку оно недостаточно заметно имеет в виду познание или определенную практическую цель, наводит скуку. Но то, чем воображение может играть без принуждения и целесообразно, для нас всегда ново, и вид этого нам никогда не надоедает. Марсден в своем описании Суматры делает замечание, что там зрителя всюду окружают свободные красоты природы и поэтому местность представляет для него мало привлекательного, но насаждения перца, где штанги, по которым извивается это растение, в параллельных линиях образуют между собой аллеи, когда он входил туда из лесу, имели для него много прелести. Отсюда он делает заключение, что дикая, беспорядочная с виду красота нравится только как перемена, когда мы досыта насмотрелись на правильную. Ему нужно было бы сделать только один опыт, а именно пробыть в этих садах перца хоть один день, чтобы заметить, что если рассудок при виде этой правильности испытывает желание видеть порядок, в чем он всегда нуждается, то этот предмет занимает его недолго и тяжело угнетает его воображение, что, напротив, природа, расточительная там на разнообразное до пышности, которое не подчиняется никакому гнету искусственных правил, может давать его вкусу постоянную пищу. Даже пение птиц, которого мы не можем подвести под музыкальные правила, по-видимому, заключает в себе больше свободы и поэтому больше дает для вкуса, чем человеческое пение, которое идет по всем правилам музыки, так как последнее, если оно повторяется часто и продолжается долго, гораздо скорее становится надоедливым. Но здесь мы смешиваем предположительное наше участие к веселости маленького и милого животного с красотой его пения, которое, когда ему совершенно точно подражают люди (как это бывает иногда с пением соловья), для нашего уха кажется совершенно безвкусным.