Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

Почти то же самое бывает с удовольствием и в эстетическом суждении, с тем только различием, что здесь это удовольствие созерцательное и не возбуждает интереса к объекту, тогда как в моральном суждении оно практическое. Сознание чисто формальной целесообразности в игре познавательных сил субъекта при представлении, через которое дается предмет, есть уже удовольствие, так как оно уже заключает в себе основу определения деятельности субъекта по отношению к оживлению его познавательных сил, следовательно, внутреннюю причинность (которая целесообразна) по отношению к познанию вообще, но без ограничения ее каким-либо определенным познанием, значит, только форму субъективной целесообразности представления в эстетическом суждении. И это удовольствие никоим образом не практическое, ибо оно не возникает ни из патологически приятного, ни из интеллектуальных основ представляемого блага. Оно имеет причинность в себе, а именно стремление получить состояние самого представления и занятие для познавательных сил без дальнейших целей. Мы медлим при созерцании прекрасного, ибо это созерцание само усиливается и воспроизводится, – что аналогично (но не тождественно) первому промедлению, ибо приятное для внешних чувств в представлении о предмете неоднократно возбуждает внимание, при котором душа остается пассивной.

Всякий интерес портит суждение вкуса и мешает его беспристрастности, особенно в том случае, если, в отличие от интереса разума, он не предпосылает целесообразности чувству удовольствия, но основывает ее на этом чувстве, а это последнее всегда бывает в эстетическом суждении о чем-либо, поскольку оно доставляет удовольствие или неудовольствие. Поэтому суждения, составленные под этим воздействием, или совсем не могут иметь притязания на такое наслаждение, которое имеет значение для всех, или же имеют его настолько мало, как будто бы они находятся в упомянутом виде ощущений под основами определения вкуса. Вкус всегда оказывается еще варварским там, где для наслаждения он нуждается в примеси чувственно-приятного и трогательного и именно это делает масштабом своего одобрения.

Между тем чувственно-приятное очень часто не только причисляется к красоте (которая, собственно, имеет дело только с формой) как придаток к всеобщему эстетическому наслаждению, но даже само по себе выдается за красоту, а значит, за материю наслаждения формой. Это недоразумение, которое, как и некоторые другие, тоже имеющие в своей основе нечто истинное, можно устранить посредством тщательного определения этих понятий.

Суждение вкуса, на которое не имеют влияния чувственно-приятное и трогательное (хотя они, конечно, могут соединяться с удовольствием от прекрасного), которое, следовательно, основой определения имеет только целесообразность формы, есть чистое суждение вкуса .

Эстетические суждения точно так же, как и теоретические (логические), можно делить на эмпирические и чистые. Первые – это те, которые указывают приятное или неприятное в предмете или в способе представления его, а вторые указывают красоту в нем. Первые – это суждения внешних чувств (материальные эстетические суждения), и только вторые (как формальные) – действительно суждения вкуса.

Следовательно, суждение вкуса только постольку чисто, поскольку к основе его определения не примешивается никакое эмпирическое удовольствие. А последнее имеет место всегда, когда чувственно-приятное или трогательное принимают участие в суждении, в котором нечто должно быть признано прекрасным.

Но против этого делают некоторые возражения, которые в конце концов представляют чувственно-приятное не только необходимым ингредиентом красоты, но даже считают его уже в себе вполне достаточным для того, чтобы называть его прекрасным. Очень многие уже сам цвет, к примеру зеленый цвет муравы, или только тон (в отличие от шума и звука), к примеру тон виолончели, считают за нечто прекрасное в себе, хотя как то, так и другое имеет в основе только материю представлений, именно только ощущение, и поэтому имеет право только на то, чтобы его называли приятным. Но вместе с этим замечают, что считать ощущения, как краски, так и тоны, прекрасными можно только постольку, поскольку оба они чисты. Это определение касается уже формы, а это есть единственное, что из этих представлений с достоверностью может быть сообщено всем вообще, ибо само качество ощущений во всех субъектах нельзя признавать совершенно одинаковым, и предпочтение одной краски другой или предпочтение одного музыкального инструмента другому едва ли для каждого определяется совершенно одинаково.