Иеремия Готтхельф - Всяческие истории, или черт знает что

Золотурн всегда был богобоязненным и благочестивым городком; никогда здесь не едали обильнее и лучше, чем могли себе позволить, пили так же, постились не дольше, чем нужно, а вот праздники здесь были куда как любимы и побогаче, чем будни, и если уж кто-то был в состоянии праздник продлить, то уж не отказывал себе в удовольствии. Фрауенбрунненом звался молодой еще женский монастырь не самого строгого ордена, езды до него было от Золотурна три часа, да и от Берна столько же; большинство сестер происходили из благородных фамилий обоих городов, а потому для торжественной, достойной службы необходима была помощь — монастырь такими средствами не располагал. Помощь эту сестры чаще всего искали в Золотурне, не в Берне. Там в таких вещах разбирались, да и участвовали тем охотнее, что Берн всегда отказывал то из-за нехватки времени, то из-за более важных дел.

Итак, достойные представители духовенства, сан которых история, впрочем, не сохранила, вооруженными отправились накануне праздника в Фрауенбруннен; запряжено было множество вьючных лошадей, ибо бедным благочестивым монахиням эти господа никак не хотели оказаться в тягость. Многие, у кого в монастыре были сестры или дочери, передавали подношения. Когда в путь отправляется целая компания, у каждого есть груз и каждый думает, что его могут подождать, и пока все ждут последнего, пройдет немало времени, прежде чем путешественники тронутся с места. Так что приготовления заняли куда больше времени, и процессия тронулась из Золотурна значительно позже, чем рассчитывал Фрэнцли, но все были в отличном расположении духа, бодрились и рассчитывали без труда прождать еще три часа; об опасности никто не думал; все были вооружены, в том числе, лица духовные, ибо в те времена без оружия должно было опасаться всех и каждого. Хотя уже и в те времена ходить с оружием считалось неприличным!

Пока они ехали по черному лесу, который принадлежал городу, дорога шла то вверх, то вниз, все держались вместе с привычными предосторожностями; но чем дальше удалялись они в тихий и сумрачный вечер в слабом и робком свете факелов, чем дальше отъезжали они от города, тем беззаботнее становились; спрятали оружие, плотнее кутались в теплые одеяния и стремились как можно быстрее достичь дружеского укрытия. Тут словно буря налетела — сзади, спереди, со всех сторон: пешие, конные, словно свалились с неба; не успели они оглянуться, как всех сбили в кучу. Лошади как с цепи сорвались; на них словно обрушилась дикая охота. В первобытном, неизбывном ужасе все, кто мог, пустились в бегство, вперед или назад. Двоих первый удар не задел, у них было время обнажить мечи, и они со всей возможной силой пустили их в дело — это были не монастырские слуги, а два дворянчика. Одного звали Гибели, другого Гэбели. Курт и его сообщник из Ландсхута бросились на них, а другие дали тягу через поле с добычей. Сообщники из Флюменталя и Инквиля догоняли беглецов, а сражение выдалось непростое. Дворянчики эти были не молокососы, хорошо вооружены, и пустили обоим отчаянным головорезам кровь; непонятно было, кто одержит победу. Тут, словно ветер, подоспел флюменталец и что-то крикнул товарищу из Ландсхута. Тот же обрушил жуткий удар на голову противника, такой силы, что он, хоть и был в шлеме, нагнулся аж до луки седла, а потом повернул коня и понесся к Эмме. Флюменталец бросился было за ним, на ходу махнул мечом в сторону Курта, но лишь задел его, а Курт вдруг оказался один сразу против двоих. Тут охватил его страшный гнев, чудовищным напором ему удалось повалить первого противника наземь и скрыться в тумане. Он слышал, как утих лязг оружия, как со стороны Фрауенбруннена приближались всадники. Только теперь догадался он о предательстве, глубоко воткнул шпоры в бока коня, и, благо что знал местность, еще на этом берегу Эмме нагнал своих так называемых приятелей, одним ударом сбив флюментальца с коня и помчавшись за другими. Те опомнились и начали обороняться; Курт мечом прорубал дорогу. Из Фрауенбруннена приехало еще несколько знатных господ, их насторожило отсутствие гостей из Золотурна; понятно было, что в то время могло случиться, и каждое опоздание было подозрительным. От беглецов узнали они о нападении на Бэттеркиндене и тут же приняли решение напасть в ответ. Местность им была известна, так что они преследовали разбойников и вмешались в их стычку, но никого не поймали, потому как разбойники знали эти места еще лучше.

Курт взял вправо и объехал хижину. Он жаждал мести, думал, что все против него, от добычи ему ничего не досталось, не говоря уж о том, что единственным его вознаграждением были жестокие раны. Жажда мести и преследователи гнали его вперед, но враг отстал, гнев поостыл, и Курт пустил коня шагом. Гнев еще полыхал, конь чуял его ярость, но Курт разрывался между желанием найти укрытие и отомстить в эту же ночь. Лет десять назад он бы так и сделал, но десять лет любого научат прислушиваться к голосу разума, взвешивать силы и трезво рассчитывать успех предстоящего предприятия. Могло быть так, что хижину обложили или устроили засаду, а если нет, как ему было в одиночку справиться со всеми, к тому же обессилевшему и измученному ранами? Так что он медленно поехал дальше по полю, где теперь Утценсдорф, добрался до леса, за которым был его замок. Быстрее обычного вертелись у него в голове мысли, которые обычно приходили и уходили довольно размеренно; жажда мести порождала план, взыграла фамильная гордость, горячо жег стыд от того, в кого он превратился, вопрос «Что же теперь делать?» черным призраком стоял перед ним в плотном и жутком тумане.