Вацлав Михальский - Мир тесен

«Они со мной не считаются. Не хотят считаться. Будь я на десять лет старше, давным-давно дали бы машину, и не нужно было бы мне сегодня возить этот рекордный бетон в город в НИИ, поверили бы на слово, не решились оспаривать. Они на меня смотрят, как на случайного человека, на выскочку, на мальчишку. Да, я попал на должность игрой обстоятельств, но так многие попадают. Они говорят, что я молод. Но разве я не обеспечиваю работу? Разве я знаю меньше других инженеров, которым по тридцать, даже по тридцать пять лет? Да, мне двадцать три года, ну и что? Я работаю в полную меру сил, я стараюсь читать все новинки, я ещё ни разу не подбел их и постараюсь не подвести. Авторитет… Что, ждать его до тридцати? Раньше он не даётся? Кто придумал этот дурацкий ценз? (Тридцать лет в представлении Сергея Алимовича были далекой седой вершиной, а тридцать пять — уже ирреальным возрастом). Нет, я не намерен ждать до тридцати. Я сейчас способен работать не хуже их. Я быстрее считаю, лучше вижу, я все хочу знать и уметь делать своими руками. Я пятнадцать лет учился — две трети своей жизни. Пятнадцать лет вбирал, впитывал, я хочу отдавать. Сейчас, сегодня, каждый день. Я заставлю их считаться со мной. Этот рекордный бетон не пройдет. (В кармане брюк Сергея Алимовича лежала почтовая квитанция посылки в Ленинград). Я не подпишу паспорт. Нет…»

Вздымая белую пыль, перед Сергеем Алимовичем остановился бортовой МАЗ. Он влез в высокую кабину. Шофёр был черноглазый, коренастый, в кепочке-шестиклинке. Он, видно, приехал на стройку недавно и не знал Сергея Алимовича.

— Студент? — добродушно усмехнулся шофёр, оглядывая смоляную, чуть курчавящуюся бороду своего пассажира.

— Школьник.

Шофёр обиделся, пожал круглыми плечами, закурил «Памир» и отвернулся к окошку.

«Борода моя не даёт им всем покоя. Целый день фактически потерял на работу рассыльного. Для того меня пятнадцать лет учили, чтобы бегать с образцами или ждать попутку. Сколько я выполняю работы, для которой не нужны ни ум, ни знания, для которой даже четыре класса на двоих — многовато. И если бы только один я! А то ведь все, вплоть до главного инженера, до самого начальника. Сколько времени впустую, какие силы! — Он развернул одну из газет и ещё раз пробежал глазами заметку ТАСС о мировом рекорде, установленном бетонщиками «строящейся в горах уникальной гидроэлектростанции». — Рекордсмены! Интересно как попала эта заметка в ТАСС, откуда узнали? Так быстро. Наверное, Смирнов постарался. Это обман, я этого не допущу!»

Он пришёл к ним тогда в тоннель и сказал:

— Бетон вы положили бракованный, я не подпишу паспорт.

Все знали, что без подписи Сергея Алимовича труд не будет оплачен. Без его визы на паспорте он фактически вне закона.

— Я не подпишу паспорт, — повторил Сергей Алимович.

Смолкли вибраторы, в тоннеле стало тихо и гулко, всё звено обступило его.

— Ну, это ты зря, — тихо сказал звеньевой бетонщиков, сосед Сергея Алимовича, Сеня Лысцов.

— По какому праву, — вскипятился Святкин, — я не дурной, кажется, такого закона нет. Жена, понимаешь, зарплату требует, извините, а тут!

— Мы тоже не хуже тебя понимаем, — сказал звеньевой.

— Хуже, — оборвал Сергей Алимович.

— Да ты в красных штанах под стол пешком ходил, когда мы уже строили. Ты, сопляк, палки-моталки!.. — закричал лупоглазый Генка Кузькин, самый нерасторопный и горластый не только в звене, но и во всей бригаде.

Мухтар Магомедов и Фёдор Кузнецов молчали — первый был новичком, а второму разговор был безразличен — поняв, о чём спор, он сразу отошёл в сторону.

— Сколько можно тыкать меня своей старостью! — глядя прямо в глаза тридцатипятилетнему Кузькину, разделяя каждое слово, заговорил Сергей Алимович. — Для вас мировой рекорд, а для меня брак. Есть нормы, их высчитывали учёные, всё записано в книгах. Существуют научно-исследовательские институты.

— A-а, брось, парень, брось, Кузькин тебе говорит. Книги, нормы, твою писанину к жизни не примеришь. И вообще, если по букве идти — ни черта не будет!

— Будет. Я не для того пятнадцать лет учился, чтобы пускать работу на глазок. Я учился…

— Учился, учился, — закричал Святкин, — я не дурной, кажется.

— Паспорт не подпишу. Это обман.

— Ну, это ты зря, обман мы сами не пустим. Что цементу переложили лишнего, скажу по совести, переложили. У тебя лаборатория, а у нас, чтоб крепче было, своя смётка. И не мы ведь переложили, а на бетонном заводе. Так главный инженер велел: план надо, сам знаешь, срываем план. Будет держать, никуда не денется. Не бойся, — Сеня говорил ласково, стараясь всё замять, сгладить.