Вацлав Михальский - Мир тесен

Наконец, машина остановилась на одной из тенистых городских улочек. Слава, привыкший к шуму ветра, на долю секунды словно оглох от тишины. Первое, что он услышал, был странный звук: ффрр-к-шш-ш-шш! Он оглянулся: на тротуаре, грозно выгнув спину дугой, фырчал и пыжился маленький чёрный котёнок. Навстречу ему ленивой трусцой бежала большая рыжая дворняга. Собака пробежала мимо даже не взглянув на него, а воинственный котёнок как выгнул спину дугой, так и стоял, не умея разогнуться. Смеясь, Слава присел на корточки, погладил его по окаменевшей от страха спине. Котёнок глянул на него огромными изумрудными глазами с такой тоскою, что Слава взял и водрузил его рядом со щенком. «Тихо, — щелкнул он легонько по носу недовольного щенка, — и как я с вами к людям ввалюсь? Ну, будь, что будет!»

Двери открыла Оля.

— Вот, Боре привёз, — Слава остановился в нерешительности. Обведенные чёрными кругами бессонных ночей, сумрачные, без блеска глаза Оли вспыхнули молодо и радостно. «Какая она красивая», — подумал Слава.

— Ох, спасибо! Я сама об этом думала, да где же в чужом городе, на этажах, найдёшь такую прелесть? — Оля взяла из рук Славы щенка и весело крикнула: — Боря, смотри, кто к нам приехал, закрой глаза, ну, крепче!

Боря сидел в углу кровати, на подушках перед ним был выстроен строй оловянных солдатиков. Он крепко-крепко зажмурил глаза. Из соседней комнаты вышла тётя Катя.

— Можно открыть глаза? — нетерпеливо спросил Боря.

— Подожди! Не спеши, — Оля опустила щенка на кровать, приглашая жестом Славу сделать то же с котёнком.

Котёнок мяукнул, щенок тявкнул.

— Мамочка! — закричал Боря, распахивая чёрные блестящие глаза. — Слава! — радостно визжа, Боря бросился обнимать Славу.

— Да уберите вы их с кровати. Смотри, какое кошеня засмоктанное! — крикнула тётя Катя.

— Ничего, мама, ерунда, мы их сейчас искупаем, а постель я сегодня всё равно менять буду.

Боря, повиснув у Славы на шее, заглядывая ему в глаза, спрашивал:

— А как их зовут? Они теперь мои?

— Твои. Имена сам придумай.

— Мамочка, баба Катя, я сам им имена придумаю, ура!

— Сейчас поведём их на кухню, выкупаем, — сказала Оля.

Слава взял Борю на руки и пошёл с ним на кухню следом за Олей. Выкупав и замотав в чистые тряпки искричавшегося котёнка, Оля дала его подержать Боре и принялась за щенка.

— Ого, ты в таз еле-еле помещаешься, ничего, в следующий раз мы будем купать тебя на море.

— На море! — с восторгом повторил за матерью Боря.

Скоро все трое — Боря, котёнок и щенок сидели на полу на одеяле и знакомились.

— Слав, давай котёнка Мурлыкой назовём, а? Мам, баб Кать, давай его Мурлыкой назовём, а?!

— Правильно, — сказал Слава, — хорошо придумал!

— А кутёнка… как же кутёнка, а? Слав, как мы его назовём?

— Смотри сам — ты хозяин. Когда-то у меня был пёс. Его звали Друг.

— Ура! Друг! И у меня будет Друг! А мой кутёнок — мальчик, или девочка?

— Мальчик.

— Вот хорошо. Друг и Мурлыка. Вот да!

Боря сам налил котёнку молока в блюдце, щенку дал чуть тёплого супа.

— Смотри, Боря, никогда не давай Другу ничего горячего, а то он нюх потеряет.

— Хорошо. Давай его сейчас учить.

— Он, Боря, еще маленький, такой, как Олежка, пусть немножко подрастёт.

— Как Олежка, — засмеялся Боря, — тогда ему соску надо купить.

— Теперь Борю к полу будем приучать, пусть на полу со своими друзьями воюет, а то он у нас всё на кровати да на кровати, так и двигаться отвыкнет — боязливым станет, а какой был отчаянный, — сказала тётя Катя.

Заплакал проснувшийся Олежка, Оля вынула его из колыбели.

Слава нагнулся к разгулявшемуся Олежке и в его младенческих чертах зримо увидел черты Фёдора, что даже опешил.

— Как он похож на отца, такая кроха, а уже вылитый Фёдор.

— Да, — сказала Оля, — два сына и оба на меня ни капельки не похожи, будто бы не я их родила.

Сергею Алимовичу не впервой было «голосовать» на этом перекрестке, где с междугородной магистрали сворачивали две дороги — в степь, на станцию, и в горы, на стройку. Сойдя с автобуса, он прикрыл голову пачкой газет и встал у обочины в ожидании попутки. А между тем, по должности, ему полагался легковой автомобиль, и сейчас, стоя под жгучими лучами солнца, глядя на островок запылённых кустов верблюжей колючки, Сергей Алимович невольно видел перед собой гладко выбритое мужественное лицо начальника стройки и слышал его мягко рокочущий бас: «Машину дадим, Алимов, дадим, я тебя не забываю». — Начальник говорил это всякий раз, как видел Сергея Алимовича, говорил как бы благодетельствуя и вместе с тем предупреждая, чтобы ему об этом не напоминали.