Вацлав Михальский - Мир тесен

— Мне нужна жена, а не милицейский свисток! — вдруг сказал Антонов, когда они благополучно миновали желтую будку ГАИ за кольцевой бетонной дорогой.

— Хм, — шофёф отвесил толстую лиловатую губу, взглянул подозрительно, — бывает!

«Хорошо, что у нас с Надей одна профессия, — размышлял Антонов. — Хорошо, что она моложе. Хорошо, что любит меня. Хорошо, что знала лучшие мои времена… Плохо, что не умеет готовить, но я научу (Антонов, как многие завзятые холостяки, был отличный кулинар). Чёрт возьми, редко встретишь москвичку моложе тридцати, у которой было бы развито чувство дома, семьи, хозяйских обязанностей, а не чувство столовки, ресторана, буфета, полуфабрикатов. Что ни говори, а женщины распустились, самостоятельность их заела, сбила с истинного пути, замордовала. Удивительно, что у очень многих нет радости быть Женщиной. Даже слово женственность почти не употребляется. У нас на Кавказе в этом смысле больше порядка. И Надю, для её же блага, надо сразу поставить на место, с самого начала. Мне нужна жена…»

Скоро они приехали. Посёлок был стандартный, и найти нужный дом не составило труда. На стук Антонова к воротам подошёл коротконогий парень в туго обтягивающей грудь и мощные бицепсы белой тенниске. У него было такое пустое лицо, что Антонов даже не разобрал, какие у него глаза, нос, рот, уши, блондин он или брюнет.

— Мне нужно видеть Надежду Васильевну, — значительно сказал Антонов.

— Надюха, тебя! — басом крикнул парень и пошёл на своих коротких, кривых ногах в глубину двора.

Эта его «Надюха» так неприятно полоснула Антонова, что он невольно поморщился.

Надя вышла к нему в стареньком, только что выглаженном ситцевом халатике, сияющая, с семечками в руке.

— Ой! Что-нибудь случилось? — испуганно зашептала она, беря Антонова за локоть и толкая его подальше от ворот.

— Всё в порядке. Что могло случиться? — Антонов улыбнулся.

— Да… ну… в общем… — Надя смешалась, покраснела. — Ты как сюда добрался?

— А вон машина стоит. — Он небрежно кивнул на такси в кружевной тени придорожных берёз.

— Ой, ты куришь? «Бородино». Какие-то новые, я никогда раньше не видела.

— Ага, «Бородино», — насмешливо сказал Антонов, — французы считают, что они выиграли эту битву, а русские, что они.

— Я ему нужна… — Не глядя на Антонова, глухо сказала Надя. — Он очень любит сына. Он приехал за мной… вчера.

«Вот этот, что кричал «Надюха», её муж?! Боже мой…» — Антонов растерянно усмехнулся и вдруг почувствовал, что в животе его лежит горячий камень. Опять пришло к нему это пугающее ощущение!

— Я собственно, долг приехал отдать. — Он вынул из кардана три рубля. Сунул их в карман Надиного халатика. Вздрогнул, ощутив под ситцем обнаженное тело. Превозмогая себя, посмотрел ей в лицо, такое близкое и чужое, с почерневшими и косящими от волнения глазами. Чуть пониже её левой ключицы, в смуглой ямке, прилипла семечная скорлупа. Антонов нежно взял её двумя пальцами, бросил в траву, повернулся и пошёл к дожидавшемуся такси.

Шофёр был доволен, что долго не задержались. Машина быстро выехала из дачного леса на автостраду и понеслась к Москве на предельной скорости.

Была суббота, летняя суббота. Всю ночь и часть утра над посёлком шёл обильный дождь, за день немощеные улочки успели просохнуть, но не до конца, и было как-то особенно радостно ступать по освеженной земле. Чахлые стриженые акации и те выглядели нарядно, листья их мягко темнели, лаская глаз, а воздух, обычно сухой и пыльный, сейчас был влажен и свеж.

Василий Петрович Еремеев, слесарь-наладчик местной трикотажной фабрики, сидел у раскрытого окна в своей новой, так похожей на каюту, двухкомнатной квартире со всеми удобствами. С третьего этажа Василий Петрович глядел вдоль одинаковых крупнопанельных домов на светлое вечереющее небо, на потемневшую от влаги землю, на своих ребятишек, Кольку и Сережу, играющих внизу, в сбитой из четырех досок песочнице и думал о том, что после дождя замечательно ловятся раки, а завтра воскресенье и хорошо бы пойти на речку половить раков. Как только он подумал о раках, ему сразу захотелось пива.

«Пару бы кружечек, а? С раками, а? Красненькие такие стервецы, а?!»

Он уже ощущал, как обсасывает рака, и во рту у него был вкус пива. Но в это время на кухне что-то загремело и донеслось оттуда громкое ворчание. Василий Петрович покосился в сторону кухни с привычной тоскою и неудовольствием. А пива ему хотелось всё сильнее. С усмешкой душевной и горделивостью он пощупал двумя пальцами левой руки хрусткую трёшницу в потайном пистончике брюк — удалось-таки ему вчера с аванса выкроить. Скоро пива ему захотелось так сильно, что он уже решил было пойти на кухню спроситься. Но в это время супруга сама вошла в комнату. Большая, грудастая, с отёчными ногами, она, как обычно, взглянула на Василия Петровича исподлобья и в её больших усталых глазах был обычный укор и раздражение: «Сидишь?! Ну-ну, я спины не разгибаю, а ты сидишь. У других мужья, как мужья, а тут — ни богу свечка, ни чёрту кочерга!»