Вацлав Михальский - Мир тесен

В песне говорилось о двух влюбленных: он уезжал навсегда, она упрашивала взять её с собой и «там, в краю далеком» назвать женой, сестрой или даже «чужой», но жили в краю далёком и жена, и сестра, а чужая — она была не нужна ему.

У Антонова не было ни жены, ни сестры, ни далекого края, и ему стало так жаль себя, так сдавило горло, что он чуть не заплакал, как маленький или пьяный. И что-то ему раздумалось, как никогда, о себе, о Наде, о жизни…

Ему уже тридцать пять, лучшее время прожито, жизнь летит так, что только ветер свистит в ушах. Утром, после сна, на лбу стала появляться косая морщина, зубы ни к черту, волос на голове — на одну хорошую драку, и ещё — пугающее ощущение в животе — иногда кажется, что там лежит горячий камень.

Он вспомнил о матери, единственном родном человеке, в тумане памяти мелькнуло её голубоглазое чистое лицо, застучала и смолкла пишущая машинка «Рейн-металл» с высокой чёрной кареткой… Всю жизнь мать работала машинисткой в редакции газеты, тянулась изо всех сил, чтобы её сын был не хуже других. Стучала, стучала, стучала день и ночь, и в будни, и в праздники подрабатывала сверхурочно к своей маленькой зарплате.

В двадцать три года Антонов с отличием окончил филологический факультет, его дипломная работа, посвященная рассказам Хемингуэя, была удостоена награды на Всесоюзном конкурсе студенческих научных работ. Всё складывалось как нельзя лучше, но тут пришла повестка: Антонов подлежал призыву на действительную военную службу. Это известие показалось ему кошмарным. Теперь он и сам не знал почему… В армию? Ни за что!

Вдруг подвернулось целевое место в аспирантуру, но не по литературе — по экономике… Он выпросил это место, кое-как сдал вступительные экзамены и с тех пор… начал жить на чужой улице.

В первый год его обучения в аспирантуре тяжело заболела мать: поскользнулась на редакционной лестнице, упала, повредила позвоночник. До смерти матери, а она умерла восемь лет тому назад, Антонов вел почти схимническую жизнь, полную постоянного напряжения и треволнений: учился в аспирантуре по чуждой сцепиальности, одновременно работал то сторожем вокзальных пакгаузов, то подчитчиком в областной газете, то редактором университетской многотиражки, бегал с передачами по больницам, по врачам. Через год после смерти матери защитил кандидатскую диссертацию. То ли его публикации оказались настолько интересными и актуальными, то ли сработала незримая пружина Его Величества Случая, но вдруг Антонова пригласили в Москву.

Сейчас он кандидат экономических наук, доцент, вот уже второй год неволит себя докторской диссертацией, а провалы в знаниях такие — стыдно сказать… Самое смешное, что многие считают его удачливым парнем: пригласили работать в Москву, дали комнату, сравнительно молод, а уже доцент, и до сих пор не женат. Но что хорошего, что радостного в его жизни? Об этом они не думают. Женщины… а что женщины? Сколько их входило в эту комнату! Часто он посмеивался, что в старости напишет мемуары под заглавием «Тени знакомых девушек». Женщин было много, Антонов любил повторять: «Тут количество не переходит в качество».

В юности он жил монахом, а после переезда в Москву вдруг обнаружил, что женщины охотно выбирают его, что он может веселиться не хуже других, что огонь его ещё совсем не растрачен, и он стал разбрасывать этот огонь пригоршнями налево и направо, не боясь ни плечистых мужей, ни выволочек дежурной общественности, ни того, чем пугают врачи. Словом, как это часто бывает с людьми, одна крайность перешла в другую.

Так он и провёл семь московских лет, ни к кому особенно не привязываясь, никем не дорожа. И сейчас, если разобраться всерьез, кроме Нади он никому не нужен. Слава богу, есть хоть она. Она пойдёт за ним по первому зову, хоть женой, хоть сестрой, хоть «чужой»…

«Действительно, а почему бы мне на ней не жениться? — подумал Антонов. — А что, свежая мысль! — Он сильно подбросил на кровати своё юношеское тело и рассмеялся тем чистым, облегчающим душу смехом, который принято называть беспричинным. — Вот сейчас она придёт и я скажу ей: Хватит, давай поженимся!» Антонов представил себе, как обрадуется Надя и как потом они поедут к её родителям «просить руки». О её родителях он знал, что живут они между собой плохо, до того плохо, что каждый имеет в холодильнике «свою полочку». Как-то весной, когда они оба были на курорте (мать в Сочи, а отец в Кисловодске), Надя пригласила Антонова в дом. Большая трехкомнатная квартира, обставленная дорогой мебелью, поразила его нежилой, прямо-таки вокзальной неуютностью. «Для чего нужна такая семейная жизнь? Хуже воровства!» — подумал тогда Антонов, радуясь, что он холост.