Вацлав Михальский - Мир тесен

Работать Игорь, действительно, умел, как мало кто в их институте. Как и Антонову, ему было тридцать пять лет, но он уже защитил докторскую диссертацию и с каждым днём всё напористее выдвигался в первые ряды своих коллег.

— Слушай, срочно нужно полсотни, — прихлебывая пиво, сказал Антонов, — а лучше сотню. Внизу такси ждёт.

Игорь молча достал из ящика письменного стола чёрный кожаный бумажник, длинными белыми пальцами вытянул одну за другой десять десяток, небрежно бросил их на софу перед Антоновым.

— Слушай, — Антонов сложил деньги в стопку, — будешь моим свидетелем?

— Запросто. Что случилось?

— Не на суде, — Антонов польщённо усмехнулся, — в ЗАГСе.

— A-а… Запись актов гражданского состояния: рожден — женат — мертв. Третье состояние еще хуже, но второе тоже не мармелад.

— Да, женюсь! Ну и что?! Чего хорошего торчать одному? — поднявшись с софы, горячо заговорил Антонов. — Я сыт по горло холостяцкой жизнью. Холостые патроны, холостые обороты, сколько можно гнать порожняком? Вся жизнь холостая, как будто её и нету!

— А ты думал? — Игорь холодно глянул в глаза Антонова. — Конечно, как будто её и нету… Помнишь у Леонарда да Винчи: «Эта вода в реке последняя из той, что утечет и первая из той, что прибудет…» Примерно так…

— Причём здесь мировая скорбь! Я хочу нормальной человеческой жизни.

— Нормальной человеческой лямки.

— Да, лямки! Хочу лямки. Хочу иметь семью, отвечать за неё, хочу сына, дочь…

— Чтоб фамилия Антоновых сияла в веках, чтоб не прервалась цепь… Хорошее дело. Но когда ты просто встречаешься с женщиной и она знает, что это просто, тогда одно — как твоя Надя, а когда…

— Я женюсь на Наде, — перебил Антонов.

— Ты серьезно?!

— Да.

— У неё же сын?

— Ну и что?

— Это всё не так просто.

— А мне осточертело, чтоб всё было просто. Ладно, — Антонов широко улыбнулся, похлопал Игоря по плечу, как младшего заблудшего брата. — Халат у тебя шикарный. Я побежал, а то там таксист уже матюкается. Готовь свадебный тост и подарок!

— Окстись, родимец! — крикнул ему вслед Игорь, но гость на мгновение раньше закрыл за собой дверь лифта, нажал кнопку и поехал вниз.

Антонов уговорил таксиста, что заплатит вдвое против счётчика, и они двинулись на дачу за Надей. По дороге ему, давно некурящему, вдруг нестерпимо захотелось курнуть, и он купил в киоске на выезде из Москвы пачку сигарет «Бородино».

Шофёр был молод, краснощёк, беловолос и белобров, с бычьим покатым лбом, чуточку вытаращенными голубыми глазами. Разговорить его оказалось непосильной задачей даже для общительного Антонова: что он ему ни скажи, у того один ответ — «бывает». Так что ехали молча.

Антонов думал об Игоре. Раньше он ему завидовал: завидовал его умению работать, цепкости, упорству, общей ловкости его натуры. Они всегда понимали друг друга с полуслова, их объединяли профессиональные интересы и ещё в большей степени то, что они были великолепными партнёрами: вместе им не стоило труда увести из любой компании самых красивых женщин, осмеять и посадить в калошу любого «остроумца». Вдвоём они, что называется, не боялись ни бога, ни чёрта. Да, раньше он завидовал Игорю, а сейчас из головы не выходил один случай — хмурый январский день минувшей зимы, когда Игорь потащил его в магазин уцененных товаров и купил своему отцу-старику зимнее пальто за семнадцать рублей.

— Игорь, оно же плохое, раз такое дешёвое!

— Ничего, — возразил Игорь, вынимая длинными белыми пальцами из туго набитого бумажника две десятки. — Я ценник оторву. Откуда он узнает в своем Тамбове? — Игорь радостно улыбнулся. — А ещё лучше — припишу единичку. И будет не семнадцать, а сто семнадцать!..

Что ж, наверное, обмануть можно всех: отца, мать, друзей, приятелей, подружек. А дальше что? Ничего. Просто однажды поймём, что обманывали самих себя. А жизнь тем временем уйдет невозвратно, как вода в той реке, унесёт всё, а ложь выпадет в осадок, как соль, и останется на наших костях мучить до конца дней…

В стороне от дороги, на косогоре, замелькали голубые и темные кресты деревенского кладбища: редкие серебристые памятники с красными звёздочками наверху вспыхивали на солнце ярко, празднично, и Антонов подумал: «Надо поставить матери памятник, сколько лет собираюсь… Немедленно! Сегодня решим с Надей, завтра же беру отпуск, занимаю денег и еду. Всё. Дальше откладывать некуда!»

По обе стороны от дороги тянулись хорошо обжитые дачные леса, наполненные весёлой жизнью летнего времени. И Антонов вдруг подумал, что дачная местность, как молодость, — временный праздник. И так же, как за дачами начинается тяжелая суета будничной московской жизни, так и за молодостью идут времена другие. И одному их встречать трудно, боязно…