Марианна Кожевникова - Простые вещи

— Ты насчет кольца беспокоишься? — услышал он бархатный баритон. — Видел я, видел, как тебя забрало. Ну так слушай, я тебе сейчас телефончик дам, подъедешь к музейщикам в Исторический, там специалисты высшего класса, спросишь Валентину Ивановну, она тебе все расскажет в лучшем виде.

Сердце Александра Павловича заколотилось и куда-то ухнуло.

— Спасибо, Сева, — сказал он и сам не узнал своего охрипшего голоса. Телефон он записал и попросил: — Мне бы еще Верин телефон.

— Стосковался уже? Веруня тебе понадобилась? — смешливо завибрировал бархатный баритон. — Пирогов захотелось? Или чего послаще?

Александр Павлович молчал, чувствуя удушье.

— А Веруниного телефона я тебе не дам, нет у меня ее телефона.

Но Саня не поверил. Он сообразил, что Сева имеет какие-то виды на эту особу. Очевидно, те самые, в которых подозревает его, и поэтому просто не хочет дать ему телефон. Какая глупость!

— У меня к ней дело, Сева. Важное, — сказал он.

— Да я не сомневаюсь! — Баритон звучал все так же насмешливо. — Только где ж ее взять, Веруню? Она на Кольце вышла, ручкой помахала. Правда, просила ей ключ от мастерской у соседки оставить, на случай если переночевать понадобится.

Слово «кольцо» болезненно отозвалось в душе у Сани, и еще болезненнее подействовало слово «ключ». Нет, Севе нужно объяснить всю ситуацию в подробностях, как это ни неприятно, предупредить его, оградить.

— Сев, что, если я к тебе часам к пяти заеду, есть разговор, — сказал Александр Павлович, и голос у него звучал уже твердо и напористо.

— Заруливай, — с некоторым недоумением согласился Сева. — Но если думаешь, что я знаю, какие в Париже брюки в моде, сразу скажу — не знаю.

— Мои брюки самые модные, — отозвался тут же Саня. — В общем, к пяти жди! — И повесил трубку.

До пяти он провернет кучу дел. Что бы ни происходило, жизнь должна идти своим чередом. Он по опыту знал, что нельзя бросаться в раскрытую пасть катастрофы, от нее ограждает привычная вязь житейских дел, она удержит тебя на поверхности, выведет, вывезет.

Перво-наперво он позвонил родителям, сообщил, что в ближайшее время, похоже, уедет в Париж, спросил, не хотят ли они пожить в Посаде. Отец Парижу обрадовался, а от Посада отказался. Они собирались к себе на участок, Милочка позвонила, что задерживается, дела не отпускают, и они торопились туда хотя бы на недельку, полить огород, подышать деревенским воздухом.

— Посад навестим, когда ты вернешься, рассказы твои послушаем, — сказал отец.

— Видишь, Тверь опять отодвинулась, — сказал Саня и при слове «Тверь» снова болезненно завибрировал — особа могла уже и из Москвы исчезнуть, села на поезд и ищи ветра в поле…

— Ненадолго отодвинулась, на месяц, не больше, — заметил отец, словно бы намечая для сына срок.

— Да, на месяц или до осени, — отозвался сын, не любя намеченных другими сроков.

— До отъезда уж не повидаемся, — сказал отец. — Тебе ведь некогда.

— Если завтра на дачу поедете, я вас отвезу, — предложил Саня, внезапно почувствовав, до чего нуждается в устойчивом противовесе, который умерил бы его душевную смуту, — в тихом, спокойном родительском мирке.

— А сборы?

— Какие у меня сборы! Двое штанов, пять рубашек.

— Может, постирать тебе чего? Наташа постирает, — тут же предложил отец.

— Да, из Посада к вам на дачу носки привезу. Но за заботу спасибо. Лучше скажи, далеко ли ехать?

— На машине часа полтора. Приезжай часиков в восемь, не рано?

— В самый раз, я же в Москве ночевать буду.

Распрощались.

Отцу про кольцо Саня говорить не собирался, вот про внука — другое дело, расскажет завтра, что Олежка с Инной вовсю трудятся, у них сейчас дождливый сезон, а отдыхать они будут месяца через четыре. Инна всем посылает привет, пишет, что скучает, и просит прислать фотографии.

«Завтра я их на даче и сфотографирую, — подумал Саня. — А у Инны попрошу, пусть пришлет еще Олежкиных фотографий, и старых и поновее, а то с чем же я к матери поеду? Пусть увидит, какая у нее родня в Австралии живет».

Саня все шутил, но когда думал об австралийцах, ему становилось грустно. И тем более жаль волшебного кольца. Вот повернул бы и оказался на полсуток в Австралии, а потом обратно… Собственно, с кольцом произошла какая-то глупость, нелепость, от которой осталось отвратительное послевкусие. Потеря была не материальной, а душевной. Опять грубая рука вторглась в его сложный хрупкий душевный мир и все там переломала. Да ладно, сейчас он не смеет об этом думать, съездит в редакцию, потом к Севе и вправит ему мозги, а то, не дай Бог, влипнет наш Сева-барин в какую-нибудь дурацкую историю…