Габриэль Гарсиа Маркес - Тризна безумия [Сборник рассказов]

Выслушав данное заявление, женщина не могла не улыбнуться; ее мимолетная улыбка словно была рождена на зыбкой грани меж явным весельем и насмешкой. Она как будто неожиданно осознала, что сидящий перед нею безобидный мужчина просто не слишком ловко пытается ее разыграть. И вероятно, придя к такому выводу, она, не таясь, обратила к нему свой пристальный и оценивающий взгляд. Натанаэлю показалось, что его впервые в жизни рассматривают таким образом — всего, целиком: и снаружи (с головы до пят) и изнутри (до самой его сути).

После того, как она улыбнулась, женщина уже могла позволить себе немного расслабиться и принять более свободную позу — именно так она и сидела, покуда в комнате не возник Натанаэль; у самого же Натанаэля не шла из головы Клотильда, поэтому он поспешил продолжить.

— Нет сомнений, сеньорита, — сказал он, — лишь чистильщик обуви способен заявить, что ему не известно, женат он или нет, а позднее признаться, что жены у него и помине нет.

Теперь у женщины уже не было сил сдерживаться. Какая бы то ни была, ее скованность — нарочитая или же естественная — растаяла без следа; она уже не стесняясь заливалась хохотом и даже без обиняков — из природного кокетства –заявила своему незнакомому собеседнику, чтобы он кончал болтать всякую чепуху, а еще лучше — ушел бы прочь.

Но Натанаэль даже и не подумал улыбнуться в ответ. Напротив, с исключительно серьезной миной на лице он еще ближе наклонился к ней с тем, чтобы яснее видеть ее лицо. И в его голосе, зычно раскатившемся по комнатке, совершенно неожиданно даже для него самого проступили нотки увещания и пафоса.

— Это отнюдь не чепуха, сеньорита, — возвестил он — Я отнюдь не имею намерения шутить.

Сказав это, Натанаэль достал сигарету.

— Чистильщики обуви — безусловно самый нерешительный народ на свете, — повторил он с убеждением в голосе.

Он извлек из своего кармана коробок, чиркнул спичкой, закурил и поднялся на ноги, чтобы достать до пепельницы и кинуть в нее спичку. При этом он говорил, не умолкая. Он заявил, что чистильщики обуви — такие незадачливые и простодушные парни, что способны ощутить себя счастливыми, насвистывая песенки, названий которых они даже не ведают.

— Другое дело, если бы им было по душе хотя бы название песни — Натанаэль пожал плечами — Если бы они были в состоянии сказать что-нибудь типа: эта мелодия пробуждает в памяти давнишние воспоминания... Но как бы не так! Они насвистывают их себе просто-напросто чтобы свистеть!

И с этими словами он устремил перст указующий по направлению к своей собеседнице.

— Вот это и в самом деле сущая чепуха, осмелюсь заявить, — молвил он.

Женщина взглянула на него. Вопреки ожиданию, ее взор замер отнюдь не на его лице, на котором проступил легкий румянец — результат эмоционального опьянения, — какое там, она изучала его руку, возлежавшую на подлокотнике кресла. В продолговатых пальцах незваного гостя была зажата сигарета, пепел с которой почти уже ниспадал, рискуя сорваться в любом месте. А Натанаэль все говорил, говорил и не мог остановиться, даже не интересуясь тем, какое впечатление производит его речь на женщину. Он как будто разглагольствовал наедине с самим собой или, скорее, только для себя, однако совсем себя не слыша — именно так он изъяснялся всякий раз, затворяя дверь собственной квартиры.

— Уверяю вас, сеньора, что я говорю совершенно серьезно. И если вам суждено повстречать человека, для которого необходимо, чтобы растущие на бульваре деревья можно было использовать каким-то дополнительным образом, а не только для того, чтобы взирать на них, восхищаясь роскошной листвой, — то можете не сомневаться, что перед вами — чистильщик обуви.

Поток его красноречия был внезапно прерван голосом женщины.

— Прекрасно, только этого мне и не хватало, — произнесла она.

Оставив спинку дивана и стараясь сидеть прямо, она высказалась определеннее:

— Не хватало еще, чтобы вы испоганили мой ковер своим дурацким пеплом.

Еще больше наклонившись вперед, Натанаэль сумел дотянуться до стола, разделявшего его и женщину, и взял пепельницу. Он безусловно не желал выглядеть неучтивым по отношению к хозяйке дома, но в самом этом нежелании таилась явная насмешка. Аккуратно стряхнув пепел, Натанаэль снова затянулся, и от этого еле тлевший кончик сигареты ярко вспыхнул. Натанаэль продолжал курить, ни в малейшей степени не ощущая разочарования. Он, скорее всего, пришел к выводу, что женщина отличалась исключительным равнодушием. Ему казалось, что его рассказ о странностях в поведении чистильщиков обуви не мог оставить безучастной женщину со среднем уровнем интеллекта и соответствующими запросами. Но, увы, женщину, которая так долго его ждала, чистота ковров в собственной гостиной интересовала в несравненно большей степени, нежели образ мышления чистильщиков обуви. «Да, пожалуй, эта женщина явно не в ладах со здравым смыслом», — убежденно подумал Натанаэль; он вновь взглянул на нее, но уже совершенно иными глазами; а женщина, донельзя выведенная из себя и рассвирепевшая, заявила ему ледяным тоном: