Лариса Исарова - Записки старшеклассницы

Он сразу мой характер разгадал, вызвал, я случайно на «пять» ответила. А потом вызвал — я запиналась, но прилично, на тройку, а он вкатил мне «два» и сказал, что ему скучно слушать такое беспомощное бормотание. И не вызвал больше, а потом предложил «пять» в четверти, если я безнадежного двоечника подготовлю на «пять».

Я пристала к Грише, но он сопротивлялся, сказал: «С тобой заниматься — себе дороже, покоя не будет». Тогда я ухватила Маришкину — редкостную дубину, толстую и плаксивую. Я не давала ей передышки: заходила домой, провожала из школы и в школу — все тренировала на каверзных вопросах. У мамы в библиотеке я гору книг по физике прочла: и сборники задач, и для поступающих в вузы, и Перельмана. У Маришкиной судороги делались при моем приближении, но все-таки через месяц она получила у Николая Степановича «четыре». Мать даже пришла в школу меня благодарить, а потом с Маришкиной передала домашний пирог с вишнями, вкуснотищи сказочной.

И хотя на «пять» я ее не подготовила — она только раз получила пятерку за контрольную, — Николай Степанович не оказался формалистом. Он сказал, что в некоторых случаях такая четверка — подвиг репетитора, и выставил в четверти «пять».

Девочки его не выносят: он их дразнит, особенно если кто-то придет в локонах. Такую обязательно спросит: «Что у вас внутри, под этим роскошным волосяным покровом?» И еще он не переваривает кокеток и сплетниц, с ними он беспощаден. И вот сегодня на уроке он, кажется, отучил Татку от обмороков. Она отвечала у доски, а на пальцах — свежий маникюр и ногти длинные-длинные.

Он съехидничал:

— Не жалко такие ручки мелом пачкать?

Она сбилась, стерла написанное.

— Вам коготки не мешают? — спрашивает.

Потом нос к доске сунул, вздохнул:

— Из-за таких учениц наша доска вся исцарапана, точно с кошкой дралась… А что вы можете делать такими ручками, кроме того, что подносить ложку ко рту?

Татка подняла на него свои огромные глаза и стала старательно их наполнять слезами, у нее это выходило как у настоящей актрисы. Если бы только за это давали звания, она бы вполне народную заслужила.

— Вы со мной решили в гляделки играть? — спрашивает Николай Степанович. — Но я уже староват для этого занятия, советую тренироваться на юных усачах…

И на Сеньку кивает. У Сеньки и правда почти усы появились, он их все время покручивает, точно вытянуть хочет.

А Сенька ляпнул:

— Я не любитель воды.

Татка всерьез заревела. После Сороки она пыталась Сеньку покорить, всем о своих чувствах рассказывала, а он так хамит. Николаю Степановичу это надоело, он поставил двойку. А она и хлопнулась в обморок.

У нее это мастерски выходит, мягко так, никогда никаких синяков, но все пугаются. А Николай Степанович поднял руку, помахал на нас, чтобы никто не вскакивал с места, потом подошел к раковине, набрал в кувшин воды и вылил на нее.

Что тут было! Она вскочила с таким криком, точно он ее ошпарил. Девчонки орали от сочувствия, а он добавил:

— За сорванный урок я этой красавице ничего не ставлю, просто все сегодня останетесь после пятого урока, и займемся физикой вновь.

На перемене девчонки хотели писать жалобу директору, их особенно разозлило, что он их «воспитывает».

— Какое его дело — маникюр?! Она знала физику…

— Мы девушки, а не первоклашки…

Сенька послушал-послушал и сказал:

— Какие вы девушки? Обычные клуши: ко-ко-ко — и весь разговор!

И тут Люба его поддержала, не говоря уже обо мне, а Вера усмехалась, но сохраняла нейтралитет.

Мне интереснее всего была реакция Галки, она ведь обожает всё «возглавлять»; но тут она решила состорожничать, она всегда на стороне учителей.

А Мар-Влада, узнав о нашем «происшествии», только посмеялась. Она сказала, что вполне понимает Николая Степановича, ее тоже раздражают накрашенные девчонки.

Вчера я поняла, что из меня архитектор не получится. Моей фантазии маловато для самостоятельного творчества, а заниматься частностями унизительно.

Мама говорит, что я неблагодарна: природа меня не обделила, а быть гениями женщинам не дано, вполне достаточно, если из меня выйдет честный специалист, добрая жена и хорошая мать, но в последнем она не уверена: «Ты все делаешь тяп-ляп, и твой ребенок будет грязный и заброшенный».

Сколько интереснейших людей оказалось в нашем классе! Геннадий своими речами точно плотину прорвал. Он сказал, что в мире нет бездарных людей, что каждый человек для чего-то предназначен от рождения, важно только свой талант угадать. И теперь у нас все себя угадывают. И вот выяснилось, что ленивый Сидоров сказочно готовит и мечтал стать поваром, если бы не родители. Мы ему не поверили, тогда он на пари принес три торта своего изготовления. Каждому досталось по кусочку величиной со спичечную коробку. Не говоря уже о неземном вкусе, невозможно было догадаться, из чего он это сотворил. Татка высказала предположение, что у них дома есть дореволюционные кулинарные книги, в частности знаменитая Молоховец. А Сидоров кокетливо передернул плечами с таким видом, что она до него и не доросла, эта Молоховец. Кто бы мог подумать?! И он предложил в моей «Полемической газете» вести гастрономический отдел типа «Знаете ли вы…». Смешно! Мы так давно вместе учились, в походах бывали, в колхозе, а я считала, что, кроме томной глупости, в нем ничего нет. Он всегда красовался, как петух. Маришкина торжествует: она давно в него влюблена. Я всячески ее высмеивала, а оказалось, что она лучше разбирается в людях.