Лариса Исарова - Записки старшеклассницы

Лицо матери Толстикова искривилось.

— Ну, нет его размера, все есть, кроме его. Вот я и купила синие…

— В нашей школе черные, — отчеканила Майя Матвеевна.

— Думаете, я не хочу… — дрожащим голосом сказала мать Толстикова. — Он и так несчастливый: и отца нет, и здоровье слабое, его толщина от неправильного обмена.

— Надо было больше физкультурой заниматься, — непримиримо сказала Майя Матвеевна.

— Нет черной краски нигде, я уже три хозяйственных магазина обегала… — Мать Толстикова стояла перед Майей Матвеевной как наказанная.

— Тогда пусть ваш сын переходит в школу, где носят синие трусы… — сказала Майя Матвеевна утомленно.

— А если их покрасить черной тушью? — спросил Александр Александрович, доставая из ящика стола пузырек. — Вот у меня есть черная…

Мать Толстикова встрепенулась:

— И правда! Вот спасибо…

Она схватила пузырек, посмотрела на свет и бросилась к дверям; она забыла о поступке сына и очень изумилась, когда Александр Александрович, расчесывая усы, окликнул ее:

— Товарищ Толстикова! Что касается безобразного поведения вашего сына, мы обсудим его на педсовете.

И тут вмешалась Майя Матвеевна:

— А что обсуждать? Психанул парень — большое дело! Лишь бы у него трусы появились черные к следующему занятию. Уж как-нибудь я с ним разберусь и без педсовета…

Толстикова горячо ее поблагодарила, сжимая пузырек с тушью, а я вспомнила красное несчастное лицо Толстикова-сына и еле сдерживалась. Даже мать не понимала, как его унизили…

Именно это я и сказала, когда мы остались с Александром Александровичем наедине.

— Человек унижен! — передразнил он меня рокочущим баском. — Да ему, чтобы человеком стать, еще столько синяков получать — ого-го!

— А если это травмирует его на всю жизнь?

Я читала одну книжку, где мальчик после издевательства товарищей бросил школу.

— Травма! Унижение! Издевательство! Любишь ты громкие слова… А по мне, чем в детстве жестче, тем закаленнее вырастет. Видала, какая мать у него квелая? Не она ему, а он должен быть ей поддержкой…

— Значит, вы одобряете поведение Майи Матвеевны?

У него было железное терпение, у нашего директора, Икона давно бы меня выгнала за нахальство.

Он посмотрел на меня, потом надел пенсне, старинное, как в театре.

— Любите вы, молодые, формулировочки. А ведь и сама уже от них пострадала…

Он знал абсолютно все, что происходило в школе, хотя редко появлялся в классах: он сидел у себя в кабинете и спокойно, неторопливо пил чай. У него был электросамовар, он целый день кипел. И мне Александр Александрович казался немножко не настоящим, такой уютный, добродушный, похожий на бегемотика.

— Но Майя Матвеевна не только Толстикова унижала, но и его мать, дергала ее…

— Всех нас кто-нибудь дергает… — Тон Александра Александровича был по-стариковски добродушен. Он вынул из своего стола банку с домашним вареньем, стакан в красивом серебряном подстаканнике, фаянсовую кружку и предложил:

— Похлебай со мной чайку, вояка…

Я растерялась, а он добавил:

— Если будешь по пустякам нервы расходовать, до моего возраста не доживешь…

Мы молча выпили чай. Я представила, как расскажу обо всем дома, и поняла, что мне не поверят, мама вообще к нашему директору относилась с такой опаской, точно он был скорпионом. Она не понимала, почему у нас в школе лучшая успеваемость по району и так мало «мероприятий».

Я долго бродила после школы и все думала, что, наверное, наш Александр Александрович великий педагог. Или просто гипноз? У меня давно не было так легко на душе, как после его чая. Мы почти не разговаривали, он только спросил, нравится ли мне варенье и какие способы заварки чая я знаю…

Мне захотелось стать учительницей…

Нет, это не внезапная идея, а просто я все пристальнее приглядываюсь к Фире Львовне, нашей биологичке. Я сначала думала, что она обычная учительница, а потом узнала, что раньше она была врачом, а во время эксперимента с барокамерой что-то произошло и она почти ослепла. Наш Александр Александрович взял ее в школу, хотя все предсказывали, что у полуслепого учителя ребята будут ходить на голове. Может быть, так и вышло бы, но Фира Львовна умеет необыкновенно вести урок.

Вот вкатывается, маленькая, круглая, как колобок, нащупывает стул, садится и просит каждый раз кого-нибудь быть ее «секретарем». Кто-нибудь из учеников выходит, садится рядом, отмечает в журнале отсутствующих, потом записывает тему урока, задание, ставит отметки. Да, сам ставит, потому что Фира Львовна всегда предлагает это ему, чтобы сравнить со своей отметкой.